Помни о микротанцорах

– Ты притворяешься? Пацан, ты кажется, уже заразился. Этот мертвяк, которого нам подсунули, он наверно, был заразный. Ты заболел, мужик.

– Кто, я?

– Ну не я же. Посиди так аккуратненько, я сейчас прийду.

– Не буду, – ответил Лорик и встал возле выхода из палатки.

– Э, мы же друзья. Не надо буянить. Молодец, хороший мальчик. Дай мне уйти.

– Никто отсюда не уйдет, – ответил Лорик. Мы пойдем вместе.

Он откинул крышку ящика и достал атоматическое охотничье ружье.

– Хорошо, пойдем вместе, – согласился Серега. – Может быть, сначала нам поспать? Ой.

– Что случилось? – спосил Лорик.

– Я забыл, как зовут мою маму.

– Что такое «мама»?

– Это такой человек.

– Полезный?

– Да, очень.

– Тогда надо взять его с собой. Где он?

– Это не мужчина, а женщина.

– Ты уверен? – спросил Лорик.

– Нет, не знаю. Какая разница? Пойдем. Женщина нам точно не нужна.

Они взяли оружие, столько, сколько могли унести, и вышли из палатки. Они пошли в сторону муравейника, который неодолимо тянул их к себе, который звал их, который теперь заменил им все, что было важного в жизни: карты, водку, женщин и родную мать.

За стеной было довольно много домиков, около десятка, все одноэтажные и кирпичные. Несколько домиков уже развалились; у одного провалилась крыша. Везде расли деревья, иногда прямо посреди дорожек, причем дорожки были присыпаны песком. Песок Катя видела, потому что столбы с электрофонарями давали тусклый, но все же достаточный свет. Возле каждого фонаря вились мерцающие шары мошек, каждая размером со снежинку. Катя вспомнила рассказы отца о комарах – нет, это не комары, подумала она, потому что комары уничтожены уже во всех местах планеты. Место выглядело относительно прилично; было даже несколько деревянных столов для игры в настольный теннис и воллейбольная рваная сетка на железных опорах. Клон тянул к самому большому зданию, которое, возможно, было столовой. У столовой, прямо на асфальте, стоял старый стол для бильярда. Над ним нависал черный клен, подстриженный шариком, по моде начала столетия.

В этот момент случилось что-то, чему она не могла найти объяснения. Она будто заснула на ходу. Она закрыла глаза и почувствоввала, что не может их открыть. Чем дольше она стояла, тем глубже проваливалась куда-то: в колодец спокойствия, удовлетворения, расслабления, тишины – понимая при этом, что пришел конец и приветствуя этот конец. Так чувствует себя человек, навсегда засыпающий в снегу. Но она проснулась, проснулась, потому что клон дернул поводок. Во сне она прошла несколько шагов. Сейчас она стояла уже у самых дверей. Она нажала ладонью, ощутив множество покоробившихся слоев старой краски, и дверь открылась.

Но она боялась входить. Она обернулась и посмотрела на полную луну. На фоне лунного диска медленно перемещался светлый наклонный отрезок самолетного следа – и это вдруг успокоило ее. «Мы живем в двадцать первом веке, – сказала она себе, – стыдно боятся темноты.»

Но внутри было не так темно, как она предполагала. Просторный зал действительно оказался столовой. У стойки накренилась гора подносов. Большое окно выдачи освещалось четырьмя свечами, причем две свечи почти догорели. Катя впервые видела столь древний предмет – настоящую свечу. Огонь завораживал бесконечным движением, огонь был непостижим, как любая бесконечность. В такт с качаниями огня по потолку двигались черные тени ребристых стальных опор. Резко пахло чем-то паленым. У окошка стояла женщина-муравей с поварешкой. Женщина спала стоя.

Катя пошла к окну, чтобы поближе разглядеть свечи. Ее нога наткнулась в темноте на что-то громко гремящее, может быть, на поднос, брошенный на пол.

Женщина-муравей открыла глаза. Она не удивилась.

– У вас есть талончик? – спросила она. – С первого числа выдают новые талончики. Особенно на колбасу.

– На улице луна, – ответила Катя.

– Не забудь вытереть за собой столик.

– Вы совсем ничего не понимаете?

– Сейчас утро или вечер? – спросила женщина.

– Не знаю. Больше похоже на ночь.

– Тогда тебе придется подождать, – сказала женщина и ушла от окна.

Катя подождала минутку, но она не вернулась. Включился вриск.

– Ты слышал? – спросила она отца.

– Конечно. Сейчас самое время. Они уже начинают отмирать. Они теряют ориентацию. Но они еще не стали агрессивны. Два или три часа у тебя еще есть.

– Куда мне идти?

– Туда, куда потянет клон. Он будет идти в сторону кокона. Для него нет других направлений.

Катя обернулась на клона, тычущегося в стену.

– Кажется, мой компас сам не знает куда идти. То есть, нет, там, кажется, дверь. Надеваю инфракрасные очки, фонариком пользоваться слишком опасно.

Или хлопотно. Не хочу больше с ними разговаривать.

Она надела очки, закрывающие всю верхнюю половину лица. Очки были связаны с вриском и на маленьком квадратике слева она впродолжала видеть знакомую картинку: отца в кабинете, портреты вегетарианцев за его спиной и рысь, спящую на столике.