Помни обо мне

— Ты не удержишь, малявка, — мальчик скалится, но голос его дрожит. — Уходи!

— А ну лезь давай! — прикрикиваю я и добавляю несколько слов, подслушанных, на тренировочной площадке, когда командир гарнизона гонял новичков.

Он вздрагивает и перехватывает ткань, которая натягивается тетивой, и я молюсь святой Интруне и совсем немного той, чье имя мне запрещено называть, чтобы сил моих хватило. Ладони горят, словно я по глупости сунула их в большой очаг. Мальчик ползет медленно, упираясь локтями, и, очевидно, старается не рассчитывать только на мою силу. И все же он тяжелый, слишком тяжелый для меня.

Святая Интруна, спаси и защити!

Наконец, носки высоких кожаных сапог скребут по земле. Мальчик замирает, зарывается носом в вереск, а потом резко переворачивается на спину. И лежит, раскинув руки. Дышит. А лицо, обращенное к небу, такое счастливое. Красивое.

— А ты молодец, малявка.

Да чтоб тебе жабой стать!

Рывком я подтягиваю к себе мятый плащ. Грязный — опять мама огорчится. А все из-за этого! Кого?

— Кто ты? — озвучиваю прыгнувший в голову вопрос. — И откуда тут взялся?

— Не твое дело, — говорит он таким тоном, что у меня просыпается немедленное желание его стукнуть.

Я подхожу, наклоняюсь над ним и приказываю:

— Назовись!

— Отстань!

— Не отстану!

— Почему?

Он приоткрывает синий глаз.

— Потому что, ты на моей земле. И по праву баронессы требую тебя назваться!

Я пытаюсь подражать отцу, и даже подбородок выпячиваю, как он. И глаза, хотя они у меня мамины, прищуриваю. Но мальчишка этот только садится и фыркает:

— Иди ты знаешь куда, баронесса!

И пытается встать, но падает и, сцепив зубы, бледный, как молоко, хватается за лодыжку. Ему больно, по лицу же вижу, что больно, а он молчит.

— Больно? — я присаживаюсь и протягиваю руку к ноге. — Дай посмотрю.

— Да уйди ты наконец!

Кричит. Я, когда в первый раз с Лентяя упала и ногу подвернула, тоже кричала, плакала даже, а этот — нет.

— Не уйду, — его упрямство придает мне сил. — И тебя не оставлю. Ты, наверное, ногу подвернул, когда падал. Я отвезу тебя в замок. Он там, видишь? Давай, помогу подняться.

Я протягиваю руку, но мальчик пытается подняться сам. Падает. И опять пытается — упрямый. Я вздыхаю, как мама, когда отец отказывается пить целебные травы, отхожу и подвожу Лентяя.

— Забирайся. Я подержу. Только аккуратнее.

— Да помолчи ты, — шипит мальчик, подползая к пони и хватаясь измазанными землей пальцами за стремя, — сам разберусь.

— Разберется он.

Я бурчу тихо, но в ответ доносится:

— А я слышу.

— Вот и хорошо, — я смотрю на него в упор. И язык показываю, пусть мама и говорит, что это некрасиво.

А он почему-то улыбается. Странный какой-то.

Я проверяю, хорошо ли он держится и беру поводья.

— Стой! — летит мне в затылок, когда я уже собираюсь сделать первый шаг.

— Что? Больно?

Ехать за подмогой самой? Но как его оставить?

— Ты, — он сдвигается в седле, — Тоже садись.

— Нельзя, — я улыбаюсь от облегчения. — Лентяю тяжело будет. И тут близко совсем. А я сильная. Меня папа даже лук подарил! Я тебе покажу, как приедем. Ты только потерпи еще немного, хорошо?

— Дар.

— Что?

От удивления я открываю рот и, наверное, выгляжу глупо, потому что он улыбается.

— Меня зовут Дар. А тебя?

— А меня Гвен, — я смотрю на него и, наконец, решаюсь спросить. — А почему у тебя такие длинные волосы?

Он хмурится и я уже жду злого:“Не твое дело, малявка”. Но слышу негромкое:

— Потому что мой отец — король.

Глава 11

Я сидела на холодных камнях пола и пыталась собрать черепки, что еще мгновение назад были кувшином. Вода растекалась, заливая мне ноги, но сил встать или отползти уже не осталось. Сон не ушел. И не просто сон, память, которая должна была умереть вместе с Гвен, но выжила и теперь терновым кустом прорастала мне в душу.

Нет! Не хочу! Заберите!

Заберите у меня это!

Пожалуйста.

Я сжала в кулаке глиняный осколок и смотрела, как срывались с кончиков пальцев вызревшие ягоды терна. Падали в воду с глухим обреченным всплеском. Плыли темно-алыми пятнами. И таяли.

Кап. Кап. Кап.

Тук. Тук. Тук.

Так я стучала, пританцовывая под дверью комнаты, где разместили Дарьена. И сразу входила — влетала, не дожидаясь разрешения. Дарьен хмурился, но я знала: он рад меня видеть. А я таскала ему книги из замковой библиотеки, пересказывала истории старого Гильема и даже выпросила у отца дедовы шахматы. Не обращая внимания на дремлющую над спицами старую Нэн, я забиралась с ногами на покрывало и за потемневшей от времени доской или свитками старой хроники доказывала этому упертому, как мул, мальчишке, что я не какая-то там малявка. А род Морфан и вовсе древностью и славой не уступает королевскому.

Нет!

Боль вспыхнула, пожирая видение. Я заставила себя разжать пальцы, и окровавленный черепок с звякнул о мокрый камень.

Это не твоя жизнь, Алана. Больше не твоя.

У тебя нет прав на имя той девочки, ее память и данное ей обещание.

Ты не она!

И молись. Всеотцу, святым, Праматери Керринтрун. Молись, чтобы Дарьен никогда не узнал.