Помни обо мне

— Не знал, что они работают по ночам.

— Работают. И дерут за это втридорога.

Удовлетворившись, похоже, моим ответом, его светлость почесал переносицу, бросил на стол серебряную монету и поднялся во весь свой немаленький рост.

— Готовы ехать?

Я подхватила с лавки плащ и сумку. Покрыла дорожной шляпой скованные десятком шпилек волосы. В сером мужском костюме меня вполне можно было принять за гонца — это помогало избегать ненужного внимания и вопросов. Четыре медяшки — стоимость съеденного мной завтрака на фоне увесистого серебряного смотрелись жалко. Но я и не герцог, чтобы деньгами сорить.

Мой жест его светлость заметил. Но промолчал. И хорошо, молчание, говорят, — золото.

— А где ваша карета? — спросила я, когда копыта лошадей заговорили с брусчаткой.

— Что? — его светлость повернул ко мне непокрытую голову.

— Карета ваша? Ну и слуги. Лакеи. Личный куафер?

— Вы смеётесь надо мной?

— Как можно, Дарьен? Я удивляюсь. Не каждый день встретишь адельфоса, готового днями сбивать о седло благородную задницу.

— Дома.

— Что, простите?

— Карета моя, ну и все остальное. Я, Алана, с детства кареты не выношу. Тоска смертная.

— Что, даже с дамами?

— Особенно с дамами.

— Как же удачно. Я тоже предпочитаю путешествовать верхом.

Я мило улыбнулась, следуя словам наставницы о том, что заказчика нужно к себе расположить. Богатых, но, главное, не жадных нанимателей много не бывает.

— Да, — его светлость отвлекся на попрошайку, точно оценившего стоимость герцогского коня. — И вы не дама.

Я сдержалась. Почти. Наверное, что-то на моем лице все же дрогнуло, потому как лицо у его светлости стало точь в точь, как у кающегося скотоложца на той клуассонсуой фреске со святым Корнелием.

— Семь демонов Дзигоку! Алана, послушайте, я совершенно не то хотел сказать. Вы, вне всяких сомнений, дама, то есть женщина…

— Привлекательная, — добавила я откровенно издевательским тоном.

— Да, то есть, не…

— Нет? Как вы можете, Дарьен?! Я уже придумала имена нашим детям… Всем восьмерым, между прочим!

— Неужели? — прищурился его светлость. — И какие же?

— Дюрандаль, — начала я, и чтобы лицо приняло достаточно мечтательное выражение, представила подписанную бумагу о королевской стипендии, — Хампердинк, Иванильдо, Россинант, малышка Гульфруда…

Доносившееся справа хмыканье перешло в сдержанный смех.

— Все, хватит. Не продолжайте.

Ну вот, а только вошла во вкус!

— Если у нас с вами, — его светлость поднял взгляд к присыпанному золотистой пудрой утра небу, — когда-нибудь появятся дети, подбирать им имена буду я.

Что?!

Несмотря на ранний час, перед воротами Луви собралось достаточно народа. Кареты, повозки, телеги и просто верховые медленно двигались мимо зевающих стражников. Готовящиеся ступить на королевскую дорогу бросали монетки монахам, а те зажигали свечи в притаившейся в городской стене капелле святого Гермия, покровителя странствующих и заблудших душ.

Я рассеянно разглядывала лоточников и лоточниц, нахваливающих разнообразную снедь, непременные образки и «самые подлинные» ремешки из сандалий святого Гермия, когда к его светлости подошел стражник.

— По какому праву оружие?

Палец в затертой перчатке указал сначала на отличную шпагу кастальской работы, затем на притороченный к седлу арбалет.

Пусть одежда на его светлости неброская, ткань черной куртки будет дороже, чем в камзоле вон того молодящегося купца. А оружие стоит куда больше годового жалования местного стражника. Я уже не говорю о лошади.

Меня стражник не удостоил даже взглядом. Ну, да. В нарушении королевского эдикта не обвинить, лишней монеты не стрясти. Вот такая я бесполезная.

Алчное предвкушение легких денег в покрасневших — не иначе как от всенощных молитв — глазах стражника сменила тоска, даже обида.

— Хорошей дороги, адельфос!

Он вернул его светлости знак королевского интенданта и направился к разряженному купцу, чьи волосы казались, а, может, и были длиннее, чем положено нетитулованным. И не поклонился ведь герцогу. Хотя обязан был. А тот и не заметил или не счел нужным замечать. Спрятав за пазуху золотую бляху с королевским гербом, его светлость тронул коня и уже возле ворот почему-то сказал:

— А вот тот стражник не думает, что я похож на дворянина.

— А ему не за думать платят, — ответила я, наклоняясь и вкладывая монету в загрубевшую ладонь монаха. — Помолись за мою дорогу, брат.

Слепые глаза старика потерялись в рожденных улыбкой морщинках. Он осенил меня знаком Всеотца и сказал так тепло, словно я была его любимой дочерью:

— Ступай с миром дитя. Пусть путь твой будет легким.

И я неожиданно для самой себя улыбнулась. Не так, как учила меня наставница.

Нет, Алана-Лиса улыбалась умом, не сердцем.

А сердцем? Сердцем улыбалась Гвен. Вот только Гвен умерла.

Голос его светлости за моей спиной повторил слова неизменного ритуала. Подтянув повыше шарф (глотать дорожную пыль — сомнительное удовольствие), я плотнее сжала колени. Лютик фыркнул, ускоряя шаг. Через мгновение с ним поравнялся гнедой его светлости. Мы покинули Луви.

Глава 2