Помни обо мне

— Не верю, — Дарьен залпом осушил бокал, даже не разбирая вкуса наверняка изысканного вина, — род Морфан ни разу не нарушил вассальной клятвы.

— Не нарушил, — Хильдерик положил подбородок на переплетенные пальцы. — Но Ольдрен не был потомком королевы-ведьмы, он вошел в род через брак с адельфи Ниниан.

— Какая, к екаям, разница, Хиль? Отец называл их стражами юга. Доверял…

— Отец, — в ровном голосе брата мелькнула неясная тень, — доверял многим. И тебе ли не знать, что не все они этого доверия заслуживали. Но, — он перевел взгляд на архивную папку, — тут ты прав. Это все слишком… удобно.

— Я поеду и вытрясу из них правду.

— Позже.

— Позже? — Дарьен наклонился, пытаясь рассмотреть что-то в светлых до прозрачности глазах брата. Нет, не брата. Короля. — Почему?

Его Величество Хильдерик поправил сдвинутую братом стопку листов, убедился, что перья лежат симметрично, а инкрустированная самоцветами крышка чернильницы плотно прикрыта.

— Начнется ненужная суета. Прямых наследников нет, — он выдержал потемневший взгляд Дарьена, молча налил вина и пододвинул бокал брату. — Я ничего не мог сделать.

— Знаю, — Дарьен сжал пальцы на изящной стеклянной ножке.

— И ты, — голос короля на миг потеплел, — ничего не мог сделать.

— Тогда не мог. А сейчас…

— А сейчас, претендовать на Чаячье крыло будут многие. Дальнее родство, слабая кровь, но все же. Нам не нужна суета на юге, Дар, потому я прошу тебя подождать.

И он не поехал. Хотя, наверное, стоило.

Звон храмового колокола разбил предрассветную тишину. Дарьен повернулся на звук и, решительно тряхнув головой, потянулся за сапогами. Он попросит Всеотца и, возможно, когда-нибудь во сне все же увидит ее лицо. Хорошо, если к тому моменту, он сможет сказать Гвен, что вернул ее семье доброе имя.

Храм встретил полумраком, пламенем свечей, высокими голосами монахинь, которые, вознесясь к каменным сводам, сплетались там с тонким дымом и запахом ладана. Склоненные головы молящихся, руки вздымающиеся, чтобы сотворить знак Всеотца, под напевное чтение отца Этьена. И в отличие от столичного храма, никто не глазел по сторонам, оценивая наряды прихожан, не шептался, не выискивал глазами полезных людей. Не назначал свиданий. Даже далекому от духовного пути Дарьену подобное поведение всегда казалось недостойным.

По окончании службы его ждали ласковый взгляд крестной, насупленные брови Эльги и неподвижное, как у храмовой статуи лицо Аланы. Даже улыбка ее обычная, та, что никогда не достигала глаз, исчезла. И смотрела она как-то вскользь. Это было странно. Неправильно даже.

Он ухватился за эту странность, пытаясь зацепиться за нынешний день, отодвинуть за горизонт памяти тревожный сон и невыполненные обещания. Куда безопаснее сосредоточиться на дороге и завтраке, который Алана ела старательно, скорее по привычке бывалого путешественника. Короткие сухие ответы, скупые движения, взгляд, направленный исключительно на… Эльгу? И ножны на предплечье, скрытые длинным рукавом монашеского хабита. Не рука, лапа со втянутыми до поры когтями.

Кошка, как есть кошка.

А ее кисть, сейчас такая близкая, была маленькой и смуглой. Совсем как в его сне.

Глава 13

На лестнице мы разделились. Дарьен придержал спешащую принцессу, а сестра Мария-Луиза, наоборот, прибавила шаг и поманила меня за собой. Я не хотела смотреть на Дарьена. Точнее, хотела настолько отчаянно, что лишь это уже было лучшей из причин как можно скорее скрыться в ненавистной ему карете. Но Дарьен оставался моим нанимателем, и я все обернулась. Перехватила сосредоточенный взгляд и после подтверждающего кивка поспешила за аббатисой.

Двор встретил нас людской толпой и многоголосьем. И пока сестра Мария-Луиза благословляла всех: и покидающих обитель, и вновь прибывших, и остающихся, Дарьен быстро провел ее высочество к ожидающим подле кареты сестре Жанне и хорошенькой блондинке в зеленом платье. Прервал бурные (слишком бурные, на мой взгляд) объятья девушек, быстро распахнул дверцу, украшенную гербом ордена, и самым бесцеремонным образом запихнул в карету сначала камеристку, а потом и сестру. Но прежде чем скрыться занавеской из синего бархата, ее высочество обернулась и бросила быстрый взгляд на окна монастырской гостиницы — у меня немедленно зачесалось ухо. Я посмотрела туда же, но разобрать хоть что-то за отражающими майское солнце стеклами не смогла.

Мальчишка-конюший в алой, как слезы моего сердца, рубашке вывел обиженно фыркающего Лютика. Его, раз уж меня ждало увлекательнейшее путешествие в карете (святая Интруна, спасибо!), согласился взять под седло Дарьен. Гнедой Ветер достался Кодру, хмурому и седому, словно гребни штормовых волн, мужчине с повязкой на левом глазу и взглядом, какой бывает только у отменных стрелков. Кодр, насвистывающий солдатскую песенку черноусый кучер Ук, Дарьен, изрядно порыжевший, в потертом синем гамбизоне, и я — вот и вся охрана. Мало? Возможно, вези мы королевские подати. А для путешествующих монахинь — в самый раз.