Помни время шипов

4 сентября. Я во второй раз оказался в роте для выздоравливающих в Инстербурге. Из-за напряженного положения на фронтах мой отпуск для лечения отменен. Моя рана уже не беспокоит меня. От нее остался только глубокий круглый шрам, примерно вдвое больше циферблата моих наручных часов. В моей палате в блоке для выздоравливающих я никого не знаю. Но один обер-ефрейтор говорит мне, что здесь должны быть также несколько солдат из 1-ого эскадрона нашего полка. Хотя я и нахожу некоторых из них, но они мне незнакомы. В последнее время слишком много новых солдат прошло через эскадрон. Некоторые пробыли у нас всего лишь несколько дней, прежде чем они погибли или были ранены. Но к моей самой большой неожиданности я спустя пару дней встречаю на казарменном дворе человека, которого уже давно считал мертвым. Это маленький Шрёдер, который 1 января 1944 года в моем окопе получил в голову пулю от русского снайпера. Ни санитар, ни я тогда не верили, что Шрёдер выживет. Тем не менее, санитар потом все же смог вывезти его на дивизионный медицинский пункт. Хотя Шрёдер заметно пополнел, а у левого уха у него шрам размером с тарелку, я сразу его узнал.

Это была радостная встреча. Шрёдер рассказал мне, что после выстрела в голову он пришел в себя только в тыловом госпитале уже в Германии. Его выздоровление продолжалось долго, но жизнь его удалось спасти. Это было чудо, если вспомнить, что разрывная пуля вырвала у него из головы кусок почти с кулак размером, от виска до левого уха. Теперь Шрёдер был в другом блоке для выздоравливающих и ждал своей выписки. До того, как он уехал домой, я провел с ним еще несколько часов. Когда мы вспоминали события на Никопольском плацдарме, мне постоянно приходила в голову Катя, в которой мы видели нашего доброго ангела. Осталась ли она жива, когда в ее деревню пришли советские войска? Для Шрёдера война теперь закончилась, но ему пришлось заплатить за это немалую цену. До конца жизни он будет мучиться от последствий ранения, страдая от нарушений слуха и зрения, а также от приступов головокружения.

8 октября. После Шрёдера я также случайно снова встретил в казарме нашего «Обера». После уже седьмого ранения его перевели в учебную роту, в которой он служит до сих пор. Хотя я никогда не чувствовал в себе желания когда-то стать командиром, «Обер» добился, чтобы меня направили в ту же роту инструктором новобранцев. Решающее значение имела беседа с командиром учебной роты, который вместо обычной муштры и придирок предпочитал обучать новобранцев использованию оружия и реальному бою.

9 октября. Обучающиеся в нашей роте представляют собой разношерстную массу. Это уже пожилые «фольксдойче», в большинстве случаев главы семейств, и солдаты морской пехоты, бывшие моряки, которым из-за ранений или отсутствия кораблей пришлось теперь переквалифицироваться в мотопехотинцев.

Из-за недисциплинированного поведения порой уже давно старослужащих матросов на должность инструкторов назначали преимущественно уже бывалых, награжденных орденами фронтовиков, потому что их моряки все же еще уважали. Тем не менее, нам, инструкторам, не всегда было просто подобрать правильный тон и подходящий метод, чтобы управляться с этими бесшабашными моряками, оказавшимися на суше.

Когда служба закончилась, я в последующие недели все время просто бил баклуши. Как у инструктора, у меня были привилегии, и я использовал их в полной мере. Потому я почти каждые выходные по узкоколейной железной дороге ездил в Кройцинген к подруге, с которой я всегда переписывался. Так как она, тем не менее, служила в составе так называемых флакхельферов, у нее не всегда находилось время для меня. (Flakhelfer, буквально «помощники в зенитной артиллерии», так называли молодых людей, которые по возрасту еще не могли служить в армии, а позднее и девушек, оказывающих помощь расчетам зенитных пушек и исполняющих другие задачи в противовоздушной обороне на территории Германии – прим. перев.). Совершенно неожиданно ее затем перевели в Апольду около Йены. После этого мы виделись лишь однажды. Она во время краткосрочного отпуска посетила меня в Инстербурге. Прежде чем мы из-за войны навсегда потеряли друг друга из виду, мы провели еще два прекрасных дня в Инстербурге.

10 октября. Русские подошли еще ближе. Говорят, что советские войска находятся уже на северном берегу реки Мемель. Поговаривают о том, что наши учебные роты должны быть передислоцированы в Польшу, в ту ее часть, которая пока не занята врагом. 16 октября сильные танковые части врага при поддержке штурмовой авиации начинают наступление из Литвы и на нескольких участках фронта добиваются глубоких прорывов. Наша казарма приводится в боевую готовность, и мы получаем боевые патроны. Мы все еще не верим, что учения в казарме внезапно сменятся настоящими боями. Но это действительно так, что враг собирается захватить нашу родину. Какой позор для сражающихся войск!