Помню тебя

Я припоминал перед его приходом, что же мне, собственно, было известно о нем. Лара упомянула, когда у нас с нею уже стало серьезно и откровенно, что был кто-то в ее жизни — она потом с трудом пришла в себя… И глаза у нее при этом стали беззащитные. Я за это и полюбил Лару, за эту ее незащищенную прямоту с легким вызовом: вот это было, и судите как хотите… Потом я понял, что она сильная. Самое сильное в женщине — это умение внушать любовь к себе. Я уточнил, естественно, в том разговоре: «Ты еще его любишь?» Она замотала головой, как показывают окружающим про обожженную руку, чтоб не беспокоились: нет, нет, уже не болит.

И вот мы сидим за керамическими гжельскими чашечками. Это было с неделю назад. И Лариса прилежным голосом спрашивает: как его дела, он еще работает в своем строительном ведомстве?

— Знаешь, живу не этим.

Тут уместнее подождать продолжения… Не редкость услышать дальше что-нибудь такое: жизнь есть жизнь, с работы домой, а там развожу, скажем, африканских рыбок на досуге. Это стало хорошим тоном — не быть довольным своей работой, которую тем не менее ты не собираешься менять.

Я понял, что настроен слегка агрессивно. И постарался поправиться в своих дальнейших мыслях. А именно: что ведь не слишком доволен своей работой в НИИ и я сам… Мы рядовые инженеры. Кое в чем мы похожи с этим Павлом. Самая массовая профессия в эпоху массового технического образования. А это значит, что у нас пробуждены способности и закономерно развиты запросы, и вот самым непростым становится — найти удовлетворяющее тебя дело и место внутри массовой профессии. Дальше все сводится как раз к этому: чего ты хочешь и чем ты живешь душою? Баланс интересов, способностей, условий, нетерпения, романтического запала, материальных притязаний…

Ларке было не до того, чтобы ждать продолжения. Она исполняла свою хабанеру оскорбленности и чуть ощутимой безжалостности, на которую она, кажется, имела право. («Что ж ныне меня преследуете вы? И — зачем у вас я на примете?..»), и спросила с нотками нетерпения: чем же он живет в таком случае?

У Ларки тоже была легкая неприязнь к этому визиту, достаточно бестактному, если он без каких-либо веских оснований, и, по-кошачьи, по-женски, — нетерпенье добраться до сути… В этих условиях, я понимаю это сейчас, разговор и должен был принять тот оборот, какой он принял: это было — с небрежной и тягостной самоиронией — самораздевание Сергейчина.