Помню тебя

Небо было такого необыкновенного, яркого, синего цвета, что глазам стало больно. Песчаная земля потрескалась, и сквозь зиявшие, словно змеи трещины пробивались какие-то колючие растения. Высоко в небе плачет птица. Через невысокие, поросшие скудной травой холмы вьется дорога. По дороге одиноко идет девушка. Почти девочка. Золотые взлохмаченные волосы треплет ветер. Горячий воздух словно дрожит над дорогой, а девушка зябко обнимает себя руками. Она обессилена, очень устала и безумно хочет пить. В голове творится что-то невообразимое, ноет, техкает, трещит. Тело то горит, то покрывается холодным потом.

— Где я? — удивленно осматривается по сторонам девочка и неверной походкой идет вперед. Вдали виднеется город. Скорее городок. Яркие крыши, зеленые деревья, шпиль какого-то здания просто горит на солнце. Указатель с названием города. Город ей незнаком.

— Что я здесь делаю? — недоумевает она.

Вдруг в голове что-то взорвалось.

— Обернись, — шепчет в ее голове. — Обернись.

Она поворачивается — никого. Яркий солнечный зайчик просто резанул ей глаза. Где-то вдалеке, на дороге показалась черная точка. Точка увеличивалась и приближалась, и вскоре Тасся увидела черный байк. Он показался ей таким огромным и громким! Она невольно залюбовалась блестевшей на солнце хромированными деталями махиной. Байк пронесся мимо, обдав ее горячим воздухом и подняв вокруг нее клубы жаркой пыли.

Волосы взметнулись в воздух, больно хлестнув ее по лицу. Подхваченное пыльным смерчем истрепавшееся платье хлестко било по ногам, и норовило сигануть выше головы.

Пряча от ветра и пыли глаза, Тасся закрыла лицо ладошкой, а второй рукой пыталась одернуть платье. То, что от него осталось. Нужно было включить все свое богатое воображение, чтобы в этой изодранной и грязной тряпке узнать нежное и пышное девичье платьице.

Промчавшийся на бешеной скорости байкер невольно посмотрел в зеркало заднего вида и чуть сбавил скорость. Что делает на пустынном шоссе этот ребенок? Он остановился и оглянулся — кроме одинокой девочки в радиусе его видимости никого не было видно. Он еще раздумывал — помчаться дальше, или дождаться, когда она подойдет поближе, как вдруг девочка споткнулась и стала медленно оседать. Плюхнулась на коленки — томительная секунда — и она заваливается на бок.

Байкер медленно и настороженно оглядываясь по сторонам, подходит к девочке. Подняв темные очки на лоб, на девочку уставились пронзительно — синие глаза, опушенные длинными и совсем не по-мужски закрученными ресницами. На напряженных высоких скулах гуляли желваки, ноздри хищно и нервно раздувались. Губы сжались в узкую полоску. Он был зол, растерян и попросту не знал, что дальше делать. Присел рядом на корточки.

— Эй, — байкер аккуратно потормошил девочку за плечо. Горячий ветер подхватил подол легкого платьица и его взгляду открылись кровоточившие, содранные об асфальт коленки. Приложил два пальца к тоненькой шейке. Жива. И одним резким движением, словно приняв какое-то решение, подхватил девочку на руки.

— Маленькая и такая легкая, — отметил байкер и попытался примостить бесчувственную спутницу впереди себя.

Так и въехал он в Наис, крепко прижимая к себе норовившую соскользнуть худенькую фигурку.

В огромном доме, куда он занес девочку, царила тишина.

— Па! — пробасил-позвал байкер, и так и не дождавшись ответа, устроил девочку на диване. — И что мне с тобой делать?

Он смочил водой полотенце, откинул с ее лба золотистые волосы и положил мокрую тряпицу ей на лоб.

Тихо скрипнула ступенька и на лестнице, ведущей на мансарду, раздались осторожные шаги. В комнату вошел высокий, чуть сутулый седой мужчина. Обладатель все еще широких плеч и пронзительных, очень темных глаз, в молодости, вероятно был очень хорош собой. Да и сейчас, в свои шестьдесят с хвостиком лет, выглядел очень даже ничего. Однако впечатление портили глубокие морщины, сурово залегшие в уголках губ и разрезавшие высокий лоб.

— Сын, — выдохнул он и широко расставил руки для объятия. Двое мужчин, похлопывая друг друга по спинам, пристально смотрели один другому в глаза.

— А ты еще ничего, пап, — хмыкнул младший.

— А ты, Сандро, возмужал, — в голосе пожилого отца явно звучала гордость. Он стащил с головы сына мокрую от пота черную бандану и, словно с нежностью, провел пятерней по белокурому ежику парня.

— Я совсем забыл, — Сандро вдруг вскинулся и кивнул в сторону дивана. — Она упала на моих глазах. Я подобрал ее просто на шоссе.

Пока прислуга бегала за врачом, проживавшем на соседней вилле, Сандро перенес девочку в комнату, принадлежавшую когда-то его матери. Он был слишком мал, когда погибла его мама и совершенно не помнил ни ее лицо, ни ее голос. Помнил только ощущение — его очень любили, но в воздухе витала грусть. Он не знал, как именно погибла его мать, а отец отчужденно хмурился, когда об этом заходила речь. Горечь и тоска разливались по лицу святого отца Константина, когда речь заходила о погибшей женщине, поэтому этой грустной темы в их доме старались избегать.

Между тем из комнаты девочки уже выходил врач с саквояжиком.