Помочь можно живым (сборник)

— Так ты называешь меня человеком? — очнувшись от размышлений, спросил Бар И в его глазах Конструктор вдруг увидел тревогу надежды.

— Я сказал, что, могу назвать тебя, Герия, Оранжевого людьми, — тщательно взвешивая каждое слово, боясь неосторожным движением оборвать тонкую паутинку понимания, сказал Конструктор. — С уверенностью я смогу сказать это только после того, как ты и твой брат назовете человеком меня, или просто будете считать. Лишь в этом случае я буду иметь полные основания на человеческие мерки. И если ты возьмешь такое решение на себя, то я буду согласен незамедлительно прекратить свое существование или вплотную займусь учениками, как ты того хочешь. Я буду спокоен за будущее. Но такого решения я принять не смог.

Бар растерялся: он явно не был готов к такой постановке вопроса. А Конструктор почувствовал огромное облегчение. Оттого, что уже не один он несет бремя неопределенности. Теперь уже и Бару никогда не избавиться от этого бремени, даже, если он захочет. Пусть и он не примет решения, но потомкам передаст это завещание Конструктора. И важная догадка, ускользнувшая недавно от Конструктора, снова всплыла в его памяти, стала отчетливой и лаконичной.

Построив Станцию, населив ее своими биокопиями, люди создали питательную среду, дали толчок для развития новой жизни, на первое время обязав ее программой поведения. Но они не заложили в свою программу определения грани между искусственным и настоящим, не обозначили пограничной полосы между машиной и человеком потому, что оставили решать эту задачу тем, кто создаст себя и свою расу.

Конструктор сказал об этом Бару. Пусть он сам решает — человек он или только подобный.

И еще, боясь, что Бар снова замкнется в себе, Конструктор поведал ему то, о чем он давно был обязан рассказать, но все не решался. Он напомнил Бару случай из его детства.

Бар тогда сильно поранил обо что-то руку. Обследовав рану, Конструктор очень удивился, обнаружив в ней следы коррозированного металла. Где он мог напороться на старое ржавое железо, если Машина с помощью своих вездесущих паучков-индикаторов следила за состоянием каждого дюйма металлических конструкций и при малейших проявлениях коррозии сообщала об этом клону Ремонтников? Бар стоически умалчивал об этом и всячески уклонялся от ответа. А Конструктор впервые тогда усомнился во всезнайстве Машины.

Ему пришлось снимать с ладони Бара большой лоскут поврежденной кожи, вычищать из раны грязную ржавчину, потом еще обрабатывать антисептиком — на Станции все было стерильным, чего не скажешь о старом железе. И только после этих мер предосторожности Конструктор смазал рану регенерирующим составом. А лоскут кожи, как память об этом неординарном в Колонии событии, он поместил в жидкий гелий по соседству с образцовыми живыми тканями.

Пока Конструктор рассказывал, Бар несколько раз подавлял на своем лице плутоватую улыбку: он прекрасно все помнил, и, как ни сдерживался, улыбка все же трогала его губы. Едва Конструктор передал то событие в своем изложении, он не выдержал, заулыбался и сказал:

— Та железка и сейчас там, где я ее тогда нашел: она в гальке на побережье.

Бар снова спрятал улыбку, чтобы она не показалась Конструктору насмешкой над его искренним удивлением.

— Это небольшой — в ладонь — осколок от какого-то цилиндрического предмета, может, трубы. Старый-престарый, весь в рыжих лохмотьях ржавчины. Но ты же знаешь, как расправляются на Станции с коррозией, и я спрятал осколок. А потом убегал на побережье полюбоваться своей незаконной находкой, которая была единственной моей вещью на всей Станции. Ничего, что эта вещь была неказистой на вид, с острыми рваными краями и в каком-то черном пузырчатом нагаре, главное, что она была моей. О ней никто не знал, кроме меня, и, мне кажется, что люди, засыпая берег гравием, не ведали о железке… А еще мне кажется, что гравий с настоящего земного берега… Если бы он был искусственным, то как объяснить мою находку?.. Но об этом, пожалуйста, потом, — попросил Бар. — Я слушаю тебя…

Не сразу Конструктор продолжил свой рассказ, сбитый с толку откровением Бара. Из этого откровения ему открылось и то, почему Оранжевый предпочитал всем местам на Станции побережье, вспомнил он и о пристрастии Герия лазать по скалам — их всех тянуло к настоящему, к земному… Вняв просьбе Бара, он решил оставить рее прочее на потом и стал рассказывать свою историю дальше.

Поместив лоскуток кожи Бара к образцам тканей, Конструктор на долгое, время забыл о нем. Нужно было воспитывать Бара и Герия, и на это уходили все силы. Потом началась затяжная борьба с прежним Советом за признание клона Конструктора полноценным и жизнеспособным.