Помочь можно живым (сборник)

— Но ведь они нереальны, а значит — обман. Стоит ли обольщаться розовым туманом, который так искусно сконструирован при помощи техники? Я одного не пойму в этой системе продолжения жизни: в чем конечный смысл? Ведь разум требует от нас достижения какой-то конкретной цели.

Роберт аккуратно стер с доски чертеж и положил губку в специальное углубление.

— А ты знаешь, — приглушенно начал он, — что идею продления придумали не мы? Вспомни религиозные учения наших предков…

— Нам в Центре о них старались не говорить, — пояснила Мария.

— Они считаются идеологическим мусором прошлого вздором первобытных цивилизаций. Но такие идеи трудно упрятать в Банках второстепенного знания. Мне однажды рассказали… Смотри, я на тебя надеюсь… Так вот, у древних существовали иллюзии, будто бы после физической смерти индивида наступает иная жизнь, где-то в другом, потустороннем мире. Но чтобы добиться права на вечные наслаждения, надо было разумно вести себя на земле.

— И что, они обретали вторую жизнь?!

— Ты наивна, Мария! Наши более близкие предки правда, всего лишь в XX веке, доказали, что никакой другой жизни, кроме земной, быть не может. Но наше общество смогло разумно использовать идею о продолжении жизни, и не просто вот этой, запрограммированной, а действительно сказочной, райской, как говорили в прошлом. Подожди, не перебивай! Ты права: десять дет я буду пребывать в сладком обмане. Мне будут давать наркотики, устраивать электромиражи, я побываю везде, словно машина времени и впрямь существует. Представь, сегодня я на корабле Колумба, а завтра в гареме турецкого султана, послезавтра вообще на другой планете, среди динозавров. И я не просто созерцаю, но сам участвую в той действительности, умираю и вновь воскресаю, вопреки здравому смыслу.

— Но на самом-то деле ты будешь десять лет лежать в гермокабине, и любой может видеть, как ты блаженно улыбаешься, пребывая в своем гареме… Это же просто бред, унизительный для нашей образцовой цивилизации!

Роберт поморщился: спор мог быть долгим и беспредметным. В последнее время Мария стала какой-то дерганной, неуравновешенной и уж слишком усердно на словах уповала на гармонию в ОРП, на безраздельную власть разума. Может, так ей легче противостоять каким-то соблазнам? Впрочем, в ее благонадежности никто не усомнится.

— Не будем спорить, Мария. Не нами придумано, чтобы годы продления были отданы острым ощущениям. А иначе ради чего терпеть все это? У любого общества должен быть идеал, как говорили раньше. И люди всегда старались противостоять смерти, хоть как-то обмануть ее, хоть чем-то выделиться среди других живых существ.

— По-твоему, человек так никогда и не сможет совладать с чувствами, инстинктами и прочей чепухой, которыми так долго и высокомерно гордилось человечество! Выходит, все мы в ОРП лицемерим восемьдесят лет, чтобы, наконец, дорваться до цветистого дурмана?

— В тебе опять проснулась активистка движения девушек за моральную чистоту, — съязвил Роберт. — Помню, как вы маршировали по улицам и скандировали: один — на всю жизнь! Молодцы, вы добились принятия этого закона, особо чувственные особи изолированы, пора успокоиться, лет-то сколько прошло…

— Мы действовали так, как велел разум! — вспыхнула Мария. — Хорош был бы порядок без такого закона!

— Я, кажется, тебя понимаю, — вздохнул Роберт. — Ты боишься, что данные тебе три года продления окажутся кошмаром сладострастия. Что с того?

— Мне это не грозит. — Она резко встала. — Надо бы знать, что запрограммировать ощущения можно и без всяких этих штучек.

Впервые за многие годы она спала плохо, напряжение словно в ее жилище кто-то намеревался ворваться.

II

Главный Организатор, по имени Методист, сидел на низкой скамеечке под тенистым кедром и лущил орехи. Рядом стояла стандартная коробка, в которой были устроены специальные гнезда, точно повторяющие форму кедровой шишки. Методист заполнял емкости орехами, взвешивал их с точностью до десятых грамма и прикрывал крышкой. Работал он механически: другие мысли занимали его.

Методист не мог думать над какой-нибудь проблемой, находясь в городе. Стандартно-плоские дома, до изнурения однообразные улицы наводили тоску и, естественно, не сулили никаких стоящих мыслей. Поэтому Организатор обдумывал особо крупные идеи обязательно в загородной местности и каждый раз в новой обстановке. Кстати, чем больше знакомился он с жизнью великих люде прошлого, тем чаще убеждался, что и они предпочитал творческое уединение; у писателей, например, оно во: водилось чуть ли не в культ, в непреложное условие вдохновенного труда.

Было время, когда и Методист, как большинство членов ОРП, пренебрежительно относился к гуманитарному наследию былого, считал расточительством тратить дорогие часы на знакомство с произведениями мировой культуры. К тому же, рациональный уклад жизни попросту был избавлен от книг, фильмов, картин прошлых веков. Не каждый мог прийти в Банк второстепенных знаний, для этого требовалось специальное разрешение.