Помоги мне...

Проснувшись от резкого толчка, Николай какое-то время не мог сообразить, где находится, и бессмысленно смотрел в светлеющее небо. Потом события предыдущего дня стали фрагментами возникать в его мозгу, как изображение на фотобумаге, брошенной в ванночку с проявителем: Мусса, выводящий его во двор, дымовые шашки, атака спецназа, бегство...

Зданович вытер рот грязной тряпкой, служившей ему платком, и вдруг обнаружил, что она потемнела. Кровь? Раньше этого не было. Он уже много дней чувствовал слабость, разбитость во всем теле, боль в груди... Но крови не было. У него начала идти горлом кровь, что это может значить? Что-то с легкими? Или с желудком? Или все вместе?

Он услышал невдалеке негромкий разговор. Схватился за борт повозки, приподнялся и увидел ветхие беспорядочно разбросанные домики у подножия перерезанных расщелинами и трещинами гор — еще более бедные и убогие, чем в той деревне, где их держали прежде. Распряженный осел щипал невдалеке клочки редкой высохшей травы. Где-то протяжно и низко замычал буйвол.

Мусса стоял в группе вооруженных бородачей, опоясанных патронташами и пулеметными лентами.

— Эй, русский, вставай! — голос пака,несмотря на бессонную ночь, был на удивление бодрым.

Николай сунул окровавленную тряпку за пазуху, осторожно перелез через борт и опустил ноги на каменистую землю. Колени дрожали, и он чувствовал, что стоит ему отпустить край повозки — ноги его подогнутся, и он упадет.

Пакинасмешливо и с какой-то брезгливостью рассматривали его. Сволочи! Как ему не хотелось показать перед ними свою слабость! Один произнес что-то вполголоса, и все расхохотались.

— Он говорыт, хорошо, что сычас нэт ветра! — с издевкой перевел Мусса. — А то тебя унесло бы в горы!

Стиснув зубы, Зданович проглотил насмешку.

— Ну, поды суда! — повелительно прикрикнул пак,и Зданович, напрягшись, оторвался от повозки.

Сделал шаг, другой...

Земля предательски колыхалась перед глазами, словно он стоял на начинающих раскачиваться качелях. Третий шаг оказался последним: Николай покачнулся и, вскинув руки, словно хотел ухватиться за что-то, что удержало бы его от падения, рухнул на землю.

18

Ее мир, который она едва смогла склеить после той катастрофы, вновь дал трещину.

Примерно через три месяца после их встречи в кафе «Лилия» он объявил:

— Я уезжаю.

Она не спросила «куда?», она спросила «когда?». Она поняла, что он действительно уезжает, и уговорить его не удастся.

— Недели через три. Позвонил своему бывшему однокурснику в Москву, — глухо проговорил он. — Так, по старой памяти. Оказалось, он работает сейчас в «Гидромонтаже». От них там периодически ездят в загранку. Правда, страны не ахти какие — Азия, Ближний Восток, зато «бабки» очень даже неплохие. Мне здесь такие и не снились. Впрочем, — грустно усмехнулся он, — «бабки» мне не снятся уже много лет. Так вот: им нужен сейчас на новый проект плотины в Пакистане геолог и специалист по строительным материалам. Виза, авиабилет, проживание — все за счет фирмы.

— А ты не можешь?.. Ну, здесь, у нас?

— Не могу! — оборвал он. — И ты прекрасно знаешь, что никогда не смогу! Не с моей специальностью! Сколько лет уже болтаюсь, как дерьмо в проруби! Мартин Иден[7] хренов!

Ее глаза наполнились слезами. Он привлек ее к себе, погладил по волосам и уже мягче продолжал:

— Аллочка, это ненадолго. Всего полгода. Зато я смогу отдать Наталье все, что она тратила на меня в последние годы. И на учебу сына. Знаешь, на учительскую зарплату тоже особо не разживешься.

— Но там же — опасно?

Ник пожал плечами.

— В таких случаях обычно говорят, что и здесь кирпич может на голову свалиться. Глупо, конечно, но это правда. Там хоть за риск платят большие деньги.

И вдруг она задала тот самый вопрос, который хотела, но не решалась задать эти два последних месяца. Нет, не так: она не боялась задатьвопрос, она боялась услышать отрицательный ответ. «Совсем как в старой песне Ободзинского, — подумалось ей, — «А я боюсь услышать «нет».

— Ник, а ты хотел бы переехать ко мне? Жить со мной? Всегда-всегда?

Это по-детски наивное «всегда-всегда»вырвалось у нее нечаянно. Как у юной потерявшей голову влюбленной девчонки.

— Хотел бы, но не могу.

Странно: он не сказал «нет», но ей не стало от этого легче. Она высвободилась из его объятий, подошла к окну. Светлая зимняя картинка за стеклом как-то потускнела.

— Почему?

Его ответ поразил Аллу.

— Потому что мне жалко ее. Наталью.

— Но ведь ты сам говорил, что у вас...

— Говорил. И готов повторить: да, у нас больше ничего нет. И все же... мне жаль ее. Понимай, как хочешь.

«Всегда-всегда»не будет. Никогда. Зачем только она спросила? Тогда бы еще оставалась какая-то надежда. А теперь — все. Он будет любить ее, Аллу. Но всегда возвращаться к той.

— Ты хочешь вернуть ей деньги. Возвращают только чужим людям, Ник. Вы с ней чужие.

— Я же сказал: понимай, как хочешь. Но я не оставлю ее.