Помойник

— Отстал, Володя, ты от нашей поселковой жизни. К твоему сведению, мы взяли в магазин новую продавщицу — девушку из соседней деревни. Я попросила ее подменить меня до обеда, — сказала Юля и сделала один за другим два больших глотка пива из банки. И все же чувствовалось по ее движениям и манере общаться, что сегодня она была непривычно скованной и напряженной.

— Поздравляю с прибавлением штата.

— От Марека я слышала, что вроде бы ты сбираешься нас покинуть. Вслед за Татьяной.

— Скорее всего. Но Татьяна тут не причем. Понимаешь, наскучило бить баклуши. Пора сменить обстановку и устроиться на работу. На нормальную работу. А здесь что? Не идти же мне на свалку в подчинение к Кривоносу копаться в мусоре и собирать пустые бутылки.

— Вероятно, ты прав. Занятие — и впрямь незавидное, — дернула она плечиком и, после короткой паузы, вызванной очередным глотком пива, спросила: — Знаешь, Володя, почему я к тебе пришла?

— Конечно, — ответил я, приняв молодцеватую позу. — По причине моей мужской неотразимости.

— Ну, это само собой, и не обсуждается, — кивнула Юля. — Но, пока ты еще не уехал, я хотела тебе сказать, что Виктор был моим отцом.

— Да-а, — удивленно протянул я и тотчас вспомнил про прибранную могилу дяди под кустом сирени на местном кладбище. Вот, оказывается, кто за ней ухаживал.

— Точно, — подтвердила она. — Я его дочь.

— Почему тогда ты рыжая?

— Не волнуйся, это не чубайсовский след. Рыжая я в материнскую родню.

— Спасибо, успокоила.

— История, в общем, такая… Рассказать?

— Естественно, — кивнул я.

— Тогда слушай. Моя мать Ульяна — ты хорошо ее знаешь — работала по молодости у Виктора на ферме птичницей. Он же у нас при коммунистах был большим начальником, — начала Юля.

— Да, Марек говорил мне об этом.

— Ну, она и сошлась с ним. Шуры-муры. Любовь-морковь. В результате, как водится, забеременела. Но что-то у них там не сложилось, не склеилось, и она ничего ему об этом не сказала. Между прочим, мать была настоящей красавицей и очень гордой. Он тоже красивый и гордый. Впрочем, кто сейчас их разберет? Кто был красивее и более гордым. Столько лет минуло. Разругалась она, значит, с Виктором и сбежала в Москву. Устроилась на стройку маляром и получила место в общежитии. В этом общежитии родилась я. Но жить в Москве одной, без родственников, с грудным ребенком на руках, на маленькую зарплату — не сахар. Сплошное мытарство. Поэтому, когда умерла моя бабушка и отписала ей свой дом, она вернулась в Вихляево. Даже не раздумывала долго.

— Печально, но жизненно, — заметил я. — Но неужели здесь никому не было известно, что Виктор твой отец?

— В том-то и дело, что нет. Мать никому об этом не говорила. В поселке считали, что она родила меня от какого-то своего столичного ухажера. Причем от такого, о котором и вспоминать-то не желала.

— По-моему, не все сходилось по метрикам.

— Мать говорила, что родила меня недоношенной, и все сходилось. Да и Виктор хорош гусь. Молчал, как партизан, о прежних отношениях с матерью. Он вообще, кажется, не придавал им никакого значения. А о том, что я его дочь, и вовсе не знал до самого последнего времени. Если откровенно, женщины мало его интересовали. Нет, он был нормальный мужик. Но женщины были не его конек. Только с моей матерью у него проскользнула искра. Думаю, что тогда она сама его заарканила. Но быстро в нем разочаровалась. Вот и махнула с досады в Москву.

— Прости, Юля, но мне всегда представлялось, что в этом поселке все знают все друг о друге. Что в нем нельзя ничего утаить.

— Получается, что можно. Еще как. Нет, конечно, наши бабы судачили во всю про меня и мою мать. Строили разные догадки. Но никаких реальных подтверждений у них не было. Так, одни пустые домыслы.

— Что, к примеру, ты незаконнорожденная дочь Нельсона Манделы? Или Патриса Лумумбы?

— Во-во, типа того.

— Ясно, — сказал я. — А то я все никак не понимал, почему не могу всерьез за тобой приударить? Хоть плачь.

— Чего тут понимать? Тебе мешала Татьяна. С ней не больно-таки походишь налево. Она бы живо наставила тебя на путь истинный, — усмехнулась Юля.

— Нет, еще даже до ее приезда в Вихляево. Не мог, будто меня что-то удерживало, — проговорил я. Затем наклонился к Юле и, шумно потянув носом, понюхал ее щеку. — Так и есть!

— Что?

— Запах крови!

— Верно, он самый. Когда я утром готовилась к визиту к тебе, то сделала огуречную маску.

— Позволь уточнить, маска была из соленого огурца?

— Нет, из свежего, парникового.

— Странно, — сказал я. Замечание мое относилось исключительно к огурцам. — Знаешь, Юля, я начал догадываться о нечто подобном. Что в поселке живет кто-то еще близкий Виктору. Правда, поздно. После посещения его могилы на здешнем кладбище… Но такое событие необходимо отметить.

Я поднялся со стула, извлек из холодильника банку соленых огурцов и бутылку самогона, изготовленного Мареком, и наполнил две рюмки. К сожалению, ничего более подходящего для столь знаменательного случая у меня не нашлось. Заранее я к нему не готовился.