Помолвка с чужой судьбой

– Ничего, разумеется. Только удивительно, что никто об этом не упоминал прежде. Вы все трое жили в одном многоквартирном доме, все одного возраста, дружили наверняка, а несколько дней назад притворялись едва знакомыми между собой. Трое из одного дома. Вы ведь помните, что пел потерявший память Ракитин? «Трое нас из дома вышли, трое лучших на селе…» Сначала я не придала этой песне никакого значения, а потом, когда узнала, кто был лучшим в этом многоквартирном доме, задумалась… Проверила и Ракитина… Да, он жил в другом доме, на другой улице… Но улица эта находилась совсем рядом, двор у двух домов был общий. Ракитин, младше всех троих, вряд ли входил в вашу компанию. Но потом я узнала историю о том, как почти незнакомый парнишка в трудную минуту принес Светлякову крупную сумму денег.

– Ну и что с того? – возразил Алексей Иванович. – Действительно, Коля помог мне, а потому я не сообщил вам о нашем знакомстве, чтобы меня не заподозрили в связях с человеком, которого все сразу объявили преступником, не обвинили в намеренном желании изменить его сознание, чтобы запутать следствие.

– В этом нет ничего необычного, – согласилась Бережная, – и вас никто не обвиняет в чем-то преступном. Вы остались верным дружбе – мне кажется, верность – хорошее качество. Вот и Виктор Викторович говорил, что был знаком с Ракитиным лишь потому, что на деньги Николая Николаевича была построена эта клиника. И Рубцов молчал, потому что тоже не случайно попал на работу к Николаю Николаевичу. Но мне-то уже было известно кое-что. А потому эта песня прозвучала как напоминание о дружбе. О том, что вы трое должны сделать для этой дружбы. Сейчас здесь посторонних нет – разве что я. Вы четверо – самые близкие друзья, хотя еще совсем недавно Николай Николаевич уверял меня, что у него друзей нет вовсе, разве что Вероника Сергеевна. Зачем он лгал? Чтобы спасти вас, чтобы отвести от вас подозрения? Чтобы я не думала, что он неслучайно называет время и место, когда кто-то должен убить кого-то из его врагов? Убить недостойных членов общества, а людей, которые сами убивали или приказывали убивать, которые присваивали себе чужие состояния и мечтали лишь об одном – убрать Ракитина…

– Погодите, – остановил Веру Рубцов, – что дало вам право делать такие выводы?! Мы действительно дружим с детства, учились в одной школе и в одном классе. Признаюсь, что Николая Николаевича знаем с того времени, когда он впервые вышел во двор с мамой. Но как можно думать, что он приказывал нам убивать?! Неужели вы серьезно считаете, что каждый из нас станет убийцей лишь потому, что он этого захотел? Неужели Леша Светляков – добрейший человек, прекрасный врач, прошедший войну и плен, который и теперь помогает людям… Разве у него был повод для убийства?!!

Рубцов замолчал. Он знал, что повод был, и в пылу разговора только сейчас сообразил, что это известно и Бережной.

Вера посмотрела на Светлякова, и тот кивнул.

– Повод у меня был, и было жгучее желание убить Суркиса, но я этого не делал, – сообщил он, – можете мне поверить.

– Я знаю. Я даже читала предсмертную записку вашей жены. Простите уж.

– Какую записку? – не понял Алексей Иванович. – Она разве оставила мне какое-то послание?

Вера кивнула.

– Так и было. Когда-то давным-давно записка попала в руки оперативнику Вениамину Рубцову, а тот, не зная, что делать, вернее, зная ваше состояние, передал ее другому человеку. Я это не сразу поняла. А вчера я подумала, что записка попала по назначению, и Алексей Иванович только сейчас решил отомстить. Показывая текст записки, найденной при убитом Суркисе, вы сразу назвали подозреваемого – своего друга Светлякова. Прекрасно зная, что он ни при чем. И тут же дали ему алиби – будто бы вы с ним встречались в момент убийства. Хотя что мешало Алексею Ивановичу смотаться на улицу Руставели и выбросить подонка из окна? А вы за это время взорвали бы машину с двумя другими подонками. Алиби обоих обеспечено…

Она посмотрела на Рубцова, и тот покачал головой.

– Напрасно, напрасно, – произнес он тихо.

– Закончили! – не выдержал Ракитин. – Ребята, не говорите больше ни слова!

– Я же не следователь, – успокоила его Вера, – не надо волноваться. Алексей Иванович никого не убивал. Рубцов не ему создал алиби, а другому человеку. Светляков эту записку и в глаза не видел. Я уже сказала, что предсмертную записку Ани Светляковой ее муж не видел никогда. Рубцов передал ее другому, а именно Виктору Викторовичу – брату Ани.

Бережная посмотрела на главного врача.

– Вы уж извините, но ведь это вы пришли тогда на улицу Руставели и выбросили Суркиса в окно. А потом положили ему в карман предсмертную записку вашей сестры…

Виктор Викторович молчал, потом посмотрел на Алексея Ивановича.

– Прости меня, Леша, что я столько лет не говорил тебе…

– Ну, это еще надо доказать! – громко произнес Ракитин. – Вера Николаевна, у вас есть убедительные свидетельства, подтверждающие то, что вы сейчас сказали?