Помощник китайца. Я внук твой

А потом, через какое-то время, я понимаю, что уже наступило утро. Просто мы приехали туда, где начинается утро. Что скоро уже конечная станция, проводница пройдёт по вагону, будя заспавшихся людей, пассажиры начнут сворачивать матрасы, сдавать простыни, доставать баулы с верхних полок и прощаться.

А Муки ещё спит, и мне жалко будить её. Потому что она тоже почувствует, что наступило утро, что эта комната в отеле «Ибис» превратилась просто в комнату в отеле, где мы запачкали постельное бельё. Она, улыбаясь, скажет до свидания девушкам на ресепшене, легко пройдёт, ловя взгляды, по улице до своей работы, приготовит себя к тому, чтобы сидеть весь день в информационном центре и отвечать на звонки.

И самое страшное, что она будет рада этому новому утру, которое принесёт ей ещё один день в жизни, ещё несколько комплиментов и признаний в любви, может быть. В этот день она опять наденет контактные линзы, юбку, сапоги, трусики, она будет носить их, чувствовать на себе, играть, переживать, скучать по мне или отвлекаться на разговоры с другими людьми, обдумывать планы. И с наступлением вечера её одежда, и сапоги, и линзы начнут опять утомлять её, утомлять глаза, тело, ноги, она снимет их и опять будет путешествовать вместе с кем-то по неизмеримым пространствам сквозь тёмное небо.

И я теперь уже не сторожу время, я хватаюсь за него, ускользающее. Верчу головой в сереющей комнате, пытаюсь на ощупь потихоньку найти часы. Пытаюсь удержать этот поезд, кладу руки на кровать и опираюсь на них, напрягаюсь, как будто моя маленькая масса, моё худое тело может остановить безостановочное движение. Мне кажется, что я пьян и меня укачало в вагоне. И что проводница будет ругаться на меня и трясти, пробуждая перед самым вокзалом. Нажрутся и спят! Им-то по-барабану, а мне вагон убирать. Вставай, а то в депо уедешь, слышишь?

И тут Муки просыпается. Она вспугивает меня, как внезапно вышедший на крыльцо хозяин, и я опять радостно облизываюсь, переминаюсь передними лапами, виляю телом.

Она кладёт голову мне на живот, довольно урчит и ненадолго затихает. Ей приятно быть маленькой девочкой, котёнком и делать вид, что она не хочет вставать. Я не верю в это. Я знаю, что она хочет этот день, что она хочет прожить его, что это конечная станция только для меня, а для неё — это опять новый город. Она будет готовиться к нему, расправлять пёрышки, глядеться в маленькое зеркальце, как делают все девушки, когда поезд тянется мимо «Москвы-Сортировочной», когда в окошках уже видны башенки вокзала.

И Муки опять с удовольствием войдёт в этот старый и скучный Брюссель, даже если ей будет очень грустно. Откроется «Гринвич» с красными сиденьями. Развеселит кого-то дедушка с трубкой в зубах, выглядывающий из окошка на улице Блэс, напротив маленького кафе, где столики стоят на тротуаре. Такой чудесный кич, почти что Париж, только без французов. Да, ещё женщина проведёт мимо двух смешных мопсов (два мопса — дабл кич), улыбнётся.

— Пора вставать. — Муки, как всегда, быстро целует меня. Пока я тяну руку, чтобы обнять её, она уже выпрыгнула из кровати и намотала на себя шаль. Она стоит передо мной, как перед зеркалом, довольная и красивая. И оказывается — уже светло, небо стало голубое над этими красными черепичными крышами.

Я вижу, как рыже-чёрная изогнутая прядка касается уголка изогнутых губ.

Она уже в душе, слышно, как вода плотно бьётся об её тело, потом падает вниз, на пол кабинки. Я, наверное, так хотел затормозить время, что просто сам стал очень медленным. И это не может ничего изменить или оттянуть.

— Ты можешь тоже заходить ко мне. Хочешь?

Я захожу в душ и первый и последний раз в жизни вижу Муки с мокрыми волосами. И это кажется мне очень красивым, её улыбка как будто становится шире без этого летающего каре. Мы стоим под струями воды и делаем вид, вернее, я делаю вид, как будто я ещё тысячу раз буду стоять с ней под душем. Я шучу, целую её в мокрый нос, намыливаю себе подмышки. Мы просто проснулись утром в своём доме, я ненадолго разлучусь с ней, потому что ей надо бежать на работу, у нас ещё будет вечер, а потом ещё куча вечеров вместе. Я думаю, что я ещё никогда не ругался с Муки, это, должно быть, очень интересное занятие, мне хочется посмотреть, как она мне серьёзно будет выговаривать за что-нибудь. Например, за привязанность к алкоголю.

Когда я выхожу из душа, она уже одета, уже одела контактные линзы. У неё уже другой взгляд, она встряхивает свои волосы руками, она уже почти готова. Потом она ест яблоко и пьёт минералку.

— Не смотри на меня, как я кушаю. Мне немножко стыдно.

И вот теперь, я знаю, она действительно готова. Ей было не стыдно скакать на мне и улыбаться, даже смеяться лёгким, странным смехом оттого, что хорошо. Она не стеснялась ничего. А теперь ей неудобно преломить со мной яблоко. Она даже оставляет его недоеденным на столике около кровати.