— Может быть, а может, буду учиться днем, если удастся найти подходящую работу — например, в ночном кафетерии или еще что-нибудь. Тот парень, о котором я говорил, он был заместителем управляющего, или что-то в этом роде. Прошло лет пять-шесть, и он стал инженером. А теперь у него навалом работы по всей стране, и он делает хорошие деньги.
— Учиться и работать — это очень тяжело.
— Времени не хватает, но к этому привыкаешь. Когда есть, к чему руки приложить, сон — пустая трата времени.
— На вечернем учиться дольше.
— Для меня это неважно.
— А для меня важно.
— По-моему, ничего нет невозможного. Я часто вспоминаю, что мне подвертывалось в жизни и что я упустил. Поэтому у меня в голове засело: не давай себе заниматься чем-то одним — может быть, что-то другое ты можешь делать лучше. Из-за этого, наверно, я такой беспокойный. Я вечно пробовал — не то, так это. У меня еще есть какие-то мечты, и я хочу чего-то добиться. Главное, это получить хорошее образование. Я не всегда так думал, но чем дальше я живу, тем больше так считаю. Теперь я только об этом и думаю.
— Я всегда так думала, — сказала Элен.
Он закурил новую сигарету и отбросил спичку.
— А кем вы работаете?
— Я секретарша.
— Вам это нравится?
Он курил, прищурив глаза. Она чувствовала, что он понимает, насколько ей осточертела ее работа; может быть, он случайно слышал, как об этом говорили ее отец или мать.
Помолчав, Элен ответила:
— Нет, не нравится. Работа очень однообразная. Изо дня в день одно и то же. А кроме того, меня с души воротит от всех этих типов, которые с утра до вечера увиваются вокруг меня.
— Каких типов?
— Коммивояжеров.
— Они что, пристают к вам?
— Они слишком много языками чешут. Мне хотелось бы делать что-нибудь полезное: быть преподавателем или социальным работником. То, что я сейчас делаю, не дает мне никакого удовлетворения. Я жду не дождусь, когда пробьет пять и я смогу наконец пойти домой. Вот и все, чем я живу.
Элен говорила о ежедневной рабочей рутине, но Фрэнк вдруг поймал себя на том, что почти не слушает. Он засмотрелся на силуэты деревьев в лунном свете, и на лице у него появилось отсутствующее выражение, мысли витали где-то далеко.
Элен чихнула; она размотала свою шаль и снова закутала голову, только более плотно.
— Может, пойдем?
— Сейчас, только докурю.
«Он нервничает», — подумала Элен.
Фрэнк глубоко вздохнул.
— Вы чем-то расстроены? — спросила она.
Фрэнк откашлялся, но все равно голос у него был хриплый.
— Нет, я просто смотрел на луну, и в голову лезло всякое. Знаете, как иногда бывает…
— Природа навевает на вас мечтательное настроение?
— Я люблю природу.
— Я тоже, поэтому я много хожу.
— Я люблю ночное небо; но на Западе небо — красивее. Здесь оно слишком высокое, потому что видишь его между небоскребов.
Фрэнк раздавил каблуком окурок и нехотя поднялся; он выглядел так, словно с юностью прощается.
Элен встала и пошла с ним рядом. По бесприютному небу катилась луна.
После долгой паузы Фрэнк сказал:
— Я хотел бы рассказать вам, о чем я думал.
— Пожалуйста, но это совсем не обязательно.