— Это не те силы, с которыми можно бездумно играть, Атар, — сердце под моей ладошкой забилось в разы быстрее. — Ты не станешь таким, как он, просто потому, что ты — это ты. Думай только об этом, — и также быстро отступила, и не глядя ни на кого, зашла в общежитие.
Чтобы тут же столкнуться с госпожой Вирджинией. Быстрый поклон и:
— Госпожа Вирджиния, вы меня искали?
Внимательный взгляд с головы до ног и вновь к глазам, затем тяжкий вздох:
— Не мне учить тебя жизни, Аиша, но надеюсь, что ты понимаешь, что делаешь, — я ожидала гнева, воспитательных речей, но не спокойствия и какого-то понимания. — Итак, основные гости покинут Академию завтра, едва поднимется солнце. Те, кто останутся, нужны тер Ассану, — продолжила она быстро.
А меня внезапно пронзила догадка: значит на кухню набег будет до открытия Зеркал, чтобы или скрыться, или впустить еще кого-нибудь…
— Приставленные к гостям элементали сообщают, что все в порядке, но ты пройдись и все проверь, — госпожа ключница вновь была строга и собрана. — Чтобы никаких сюрпризов они после себя не оставили, а дальше, — она замолчала на мгновение и, выдохнув, сказала: — А дальше будем смотреть по обстоятельствам.
— Аиша, — вдруг сказала она, остановившись, — ты какая-то не такая. Что-то случилось?
— Почему вы так думаете, госпожа Вирджиния?
— Ты … слишком в себе, — сказала она тихо. — Может, плохо себя чувствуешь? Опять приступ? — в ее голосе чувствовалось волнение.
— Нет, все хорошо, но, — выдохнув, договорила, — слишком много всего свалилось, — женщина кивнула понятливо, а затем погладив меня сказала:
— Ступай к себе, отдыхай, — и это мне, которая целый день баклуши била. Но возражать не собиралась, так как скоро должен был появиться Шатун.
Сумерки сгущались сильнее, чтобы опуститься на Академию ночным покрывалом. Впервые, за долгое время в Академии, я услышала, как каркали вороны. И в селе это наводило страх, заставляя сельчан осенять себя крестным знамением, что уж говорить про Академию… Вот и я сейчас, зажгла свечи, расставила их по подоконнику и, осенив себя знаком Единого, вернулась к книжке о банши. Перед вновь глазами замелькали образы тех времен…
Как обрубались Зеркала, чтобы никто не мог по ним проникнуть в уцелевшие города. Да и уничтожали пути на славу, так, что только Хранители и могли их восстановить, но тем было не до того…
Как прощались родители с детьми, оставляя их на стариков, и уходили…
Как женщины-банши, едва заходя в селение начинали сначала петь, а затем кричать, вызывая всех, кто был не чист. Они шли, пешком добираясь до людских поселений и убивали. Женщины вызывали, мужчины убивали. И так село за селом, город за городом, пока их совсем не осталось. Никто из ушедших банши не вернулся. Никто. Они уходили, зная, что никогда не вернутся…
Отложив книгу, смотрела на дрожащее пламя свечи.
Я могла понять, почему мой народ стал запретным и подлежащим уничтожению, но … понимала и банши. Когда на все наши города напали одновременно и погибли дети, причем в первую очередь именно они, это не способно ли вызвать ярость? А желание убивать? А желание причинить такую же боль, как испытывали сами дети и их родители?
Я не имела права винить ни одну из сторон, то было ужасное время. Жуткое. И поплатились за него все…
От тяжелых раздумий отвлек едва слышимый стук. Кого еще принесло? Шатуна вряд ли, этот вообще церемониям не обучен…
— Кто там?
— Это Варвара, то есть Мэриэй, — услышала и, поднявшись, подошла к двери, чтобы отворить:
— Что-то случилось? — спросила, вглядываясь в разноцветные глаза. К такому сложно привыкнуть.
— Поговорить хотела, пустишь? — она говорила тихо, но внимательно вглядывалась в мое лицо. Я отступила, пропуская гостью. Она прошла в комнату, огляделась, хмыкнула, увидев свечи на подоконники и, как я совсем недавно, осенила себя знаком Единого.
— Я не могла тебе рассказать раньше, — сказала девушка, вновь повернувшись ко мне, — не нарушив при этом клятвы. Понимаю, что со стороны все это выглядит странным, — молодая хранительница то и дело дергала собственную косу, — и не нужным, но…
— Но? — подбодрила ее.
— Так как дело касается тер Ассана, ты должна знать…
— Ну хотя бы ты не начинай, — воскликнула умоляюще, — о нас уже только ленивый не говорит!