Помпа

Бабка Катя крикнет ещё разок и смолкает, упёршись в калитку сморщенной рукой. Знает, всё равно внучка притащит воду, лишь досыта наболтавшись с подружками. Дело молодое... Баба Катя — самое тихое, безобидное существо в большой семье Лукья-ненок. Так ли уж она велика? Отец, мать, бабка, Пётр и Галюха — пять человек. А шестого-то забыли? Этот шестой за всех пятерых жару даст. Шурка, Шурец-Оголец, как его зовут чаще,— младший Галкин братишка. Вот уж перец, заноза, ехидна, если не сказать хуже... Дядя Федя часто ворчит:

— Ремень по нём плачет!..

Тётя Дуся же только посмотрит строгими серыми глазами — Шурца и след простыл.

Вот в такую семью и приехала наша столичная гостья в эластичных брюках, горделивом берете, из-под которого лезет в глаза пышная чёлка, и в тёмных очках на вздёрнутом носу.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Шурец-Оголец с первого дня невзлюбил её.

Ещё бы! Мать сразу отвела Юльке Лучшую комнату, где стоит телевизор. Изволь теперь спрашивать, словно командиршу, можно ли включать-выключать!.. А когда Шурец только разок подёргал струны висевшей над кроватью гитары, Галя швырнула его с порога, как котёнка.

Баба Катя то и дело потчует гостью ряженкой либо сливками, точно та телок двухнедельный. Отец, в первый же вечер усадил Юльку за стол, словно председательницу, и завёл:

— Ну, а жизнь в Москве-столицё, к примеру, хороша?

— Жизнь? Нормальная,— бойко отвечала Юлька.— Театры, музеи... Тьма интуристов. На стадионах катки из искусственного льда, В парках аттракционы...

— Культура!.. Тебе здесь у нас вроде скучно покажется.

— Почему же? Крым всесоюзный курорт.— Юлька порозовела,

— Мировой! Курортников — что гусей и утей,— прыснул Шурец, за что и схлопотал от примостившейся у двери Галки тумака.

— Да... Был я в сорок четвёртом проездом с фронта в Москве. Народищу!..

— Сейчас около десяти миллионов,— не моргнув, подхватила Юлька.— Часто в школу опаздываешь — улицу перейти невозможно. Машины, троллейбусы... Есть, правда, подземные тоннели. С лампами дневного света!

— Во заливает! — не выдержал Шурец.

Тётя Дуся сурово глянула на него.

— А скажи-ка, Юлечка,— вступила в разговор и она,— насчёт магазинов у вас как? Ситцев, обуви, промтоваров — вволю?

— Ситцы больше не в моде. Натуральные шелка,— с готовностью сообщила Юлька.

— Натуральные, поди, кусаются?

— Как то есть кусаются?

— Не всем по карману! — захохотал дядя Федя,

— Ну что вы...— Юлька мило улыбнулась.— Сейчас ведь ещё многие носят мини-юбки. Это недорого,

— Всё-то ты, я вижу, примечаешь, во всём разбираешься,— не то одобрительно, не то насмешливо сказала тётя Дуся.— А папа с мамой хорошо живут?

— Старики? Нормально.

— Какие уж они старики, зачем так обзывать! Хата наша тебе после городской квартиры — ничего?

— Нормальная, Комнат много, У москвичей теснее.

— Хата и верно просторная, хоть жильцов сели,— Тётя Дуся горделиво обмахнулась полотенцем.— Сами строились! Федя с Петрушей... Совхоз, ясно, материалу подкинул. Мы, бабы, только мазали.

— Как — мазали? — сморщила нос Юлька.

— По-здешнему. Чтобы глазу приятно было, чистенько. А вы с мамой в Кузьминках, на родине нашей, давно не бывали?

— Ездили как-то. По Оке. Метеором,— привирает Юлька, потому что до Кузьминок они добирались обыкновенным речным трамваем.— Метеор — это такой пароход на крыльях, Развивает скорость до ста километров в час.

— Не пароход, а теплоход,— усмехнулся Пётр, молча возившийся у окна с радиоприёмником.— Понимать должна разницу, не маленькая,

— Да, конечно, я оговорилась, теплоход! — поспешила исправиться Юлька.

— У нас в Кузьминках хорошо...— тиская в руках полотенце, задумчиво проговорила тётя Дуся.—Лес, река...

— Лес и на Агармыше — заблудишься! — взрывается Шурец.

— Там берёзок нету, сынок.

— Берёз в городском парке пять стволов насадили! — Это про райцентр, где учится Галя.

Галя да баба Катя в тот вечер молчали, будто сговорившись. И Пётр больше слова не вставил, хотя слушал внимательно.

Галку вообще с приездом москвички словно подменили. Ходит как по струнке, следит за сестрой насторожёнными глазами, а сама на день два платья меняет и волосы, по-новому причёсывает.

...Интересно, о чём это будут секретничать девчонки сегодня? То ходили друг за дружкой, как гусыни, а нынче с утра забрали Юлькину драгоценную гитару, бабкино одеяло, подушки и пошли в сад под большой орех.

Шурец духом обежал плетень, забрался на орех и притаился в его ветвях. Девочки устраивались внизу основательно. Постлав одеяло, взбив подушки, легли; Юлька положила на живот гитару и тихо затренькала. Солнце сквозь незагустевшую ореховую листву рябило им ноги и головы. Шурец сидел на развилке могучих веток, словно его и не было. Даже примолкший было соловей щёлкнул и засвистал бесстрашно, да кукушка за усадьбой снова пошла куковать в зарослях ажины.

— Транзистор удобней,—донёсся до Шурца Галин голос.— Повесил через плечо и ходи себе слушай.

— Устарел!—Это отвечает Юлька.—Теперь больше на гитарах принято.

— Сыграй что-нибудь, а?

Юлька садится. Прилаживает гитару, начинает не перебирать, а часто щипать струны.

— Ты петь можешь? «Чёрного кота» знаешь?