При этих словах все головы, склонившиеся над виноградными плетьми, поднялись, блестящие любопытные глаза уставились на Юльку. Она приосанилась. Забыла сразу, зачем бежала сюда из конторы как полоумная. Вскинула голову и каким-то неестественным голосом спросила:
— Разрешите мне посмотреть, как проверяют виноград на филлоксеру?
Кто-то из ребят фыркнул. Но Юлька не оробела. Очки очутились на носу, «редькин хвост», даром что съехал набок, вздёрнулся.
— Пожалуйста!
Девчушка, раза в два меньше Юльки, подошла, протянула на ладошке маленькую чёрную лупу и витой червяком, мохнатый виноградный корешок. Юлька догадалась: скинув очки, пристроила у глаза лупу, стала всматриваться. Корешок стремительно вырос, покрылся волосами какими-то… Заодно Юлька увидела и свой ноготь. Страх какой! Серый, в трещинах, а под ним как всё равно вспаханная дорога — грязь…
— Благодарю вас. Фэнк ю вэри матч, — сказала Юлька, возвращая лупу.
Кругом засмеялись. Но тут вперевалку вышел Цыбуля, крепыш с добела выгоревшими волосами, бровями и ресницами. Сказал равнодушно:
— На тот квадрат тебя? За мной!
Юлька покорно“ последовала за ним туда, откуда пришли с бригадиром Иваном-Мухой, — к велосипедам. Вдогонку слышался громкий смех, возгласы… Но Юлька старалась держать марку независимости высоко. Только уши у неё полыхали.
Страшно вихляя ногами, вёз Цыбуля усевшуюся на жёсткую перекладину велосипеда Юльку по виноградному коридору.
Перекладина давила и резала ноги, сзади пыхал в затылок Цыбуля. И всё равно было неплохо. Её по приказу бригадира доставляли к нужному участку, как ценный груз!
— Пятый квадрат, — пробасил Цыбуля, бесцеремонно сваливая пассажирку. Повернулся, влез на велосипед и уехал.
Но Гали Лукьяненко и в пятом квадрате не оказалось. Она выполнила норму, ушла домой. Ушла «по семейным обстоятельствам», как сообщили ребята, обступившие Юльку словно по сигналу радио…
Она поблагодарила их, уже без своего неуместного «фэнк ю вэри матч», и покорно поплелась к дому, расспросив дорогу. Она давно забыла обиду на Петра (было бы, нескладёхе, за что обижаться на занятого человека!). Хотела одного: скорее очутиться среди своих.
Глава девятая
Семейные обстоятельства… Разные они в жизни бывают. Радостные — реже, неприятные — чаще.
Галюшку замучила совесть. Обругала сестру, гостью, москвичку, модницей и воображалой, до срока убежала на виноградник. А Юлька, поди, мается с перчиками. Без привычки-то каково воду таскать?
Однако, узнав от бабы Кати, что Юлька как шальная тоже убежала куда-то из дома, Галюха и встревожилась и рассердилась. Обследовала несчастный перчик: так и есть, крайние рядки не политы, тянут листья, моля водицы… Нехай! Мать придёт, спросит, она ответит: «Юльке только и делов досталось, всё одно не управилась». Ни вот столечко в хозяйстве не понимает!..
Галя губы совсем стиснула: она, когда сердилась, их очень грозно поджимала. А чёрные глаза, пока допаивала перчики, всё взглядывали на входную дверь, на калитку…
Стук! Явилась.
Юлька была пыльная, измученная, жалкая. Как вошла к себе в комнату, повалилась на кровать и затихла. Галя, пошумев на кухне посудой, будто ненароком заглянула к телевизору.
— Косынка моя тут лежала. Случайно, не видела?
— На.
Юлька выдернула из-под себя мокрый грязный комок.
— Гитара-то криво висит! И шнурок у тебя на кеде лопнул…
Юлька, не оборачиваясь, дёрнула ногой — пыльная полукеда шлёпнулась на пол.
— В четыре пятнадцать футбол передавать будут. «Динамо» — «Спартак». Телевизор включить?
— Не включай, — глухо сказала Юлька.
И села на кровати. Глаза у неё были сухие, недобрые.
— Галя, — проговорила она отчаянным шёпотом. — У меня большая неприятность… Очень! Я бегала к тебе на виноградник. Галя, дай честное слово, что никому не скажешь! Честное пионерское!
Галя оказалась на кровати рядом в ту же секунду. Обхватила Юлькины плечи, стукнула себя в грудь кулаком. И, прильнув худеньким плечом к сестре, стала слушать.
— Шурец! — сказала она грозно, когда Юлька выложила всё. — Ну погоди…
— Галь, почему Пётр не велел никому говорить?
— А вдруг не выйдет ничего? На что раньше времени звонить?
— Ничего, что я тебе сказала? Не будет ругать?
— Тю! От меня и не скрыл бы…
— Да, но куда Шурка мог её спрятать?
— Найдём. Вот что: ты его здесь карауль, я за огородом пошукаю. То-то Оголец глаз не кажет, баба Катя жаловалась. Ничто! Есть захочет, прибежит.
Галя подумала, чёрные брови свела в ниточку.
— Ты, Юлька, тут стой… — показала она за гардероб, как ветер пролетела по комнате, сдёрнула с этажерки вышитую розами скатёрку. — Заглянет — лови! И души без жалости. Я его тебе пригоню! Ну погоди… — Она исчезла.
Юлька повеселела. Сбросив вторую полукеду, босиком прошлёпала к гардеробу, затаилась, в душе не очень-то веря Галиным словам про Огольца.
А тот появился довольно скоро, Юлька ещё не успела соскучиться. Воровато оглянувшись, потоптался у двери, только голову в неё сунул, проверяя, есть ли кто в комнате.