Понаехали!

Он подобрался к тому, кто скрывал себя под темным одеянием, когда тот повернулся к Норвуду. И бледные губы его растянулись в усмешке.

А потом медленно, тяжко поднялась рука.

Норвуд видел её, худую до того, что кожа к костям прикипела, как видел бледные пальцы, сложившиеся древним знаком. Он прыгнул, силясь успеть первым. И уже в прыжке встретился с силой, которая опутала, окутала, спеленала и выдернула из тумана.

- Поглянь, княжич, какие гости у нас, - скрипуче ответил жрец. И по тому, как произносил слова он, стало ясно, что слова эти ему чужды, как и сам язык. – Но и к лучшему… у свеев кровь крепкая. Самое оно, чтобы печать скрепить.

Норвуд хотел было зарычать. Но тело, сделавшись непослушным, потянуло.

Скрутило.

И затрещало, само меняя обличье.

Вот ведь… не хватало ему на жизненном пути еще одного ведьмака.

Глава 44 В которой над теремом царским сгущаются тучи

Глава 44 В которой над теремом царским сгущаются тучи

 

Боги даровали людям энтузиазм, дабы возместить им недостаток разума.

 

Вывод, к которому пришел жрец Пилопий на склоне лет своих.

 

Радожский открыл дверь, постучать не удосужившись.

- Спишь? – поинтересовался он, не скрывая раздражаения.

- Уже нет.

- Хорошо. Собирайся. Едем.

- Куда?

- К государю в гости. Он ныне всех на пир собирает.

Вот как-то… нет, раньше Ежи, конечно, постарался бы случаем воспользоваться, ибо пир государев – это не только пир, но и мероприятие важное, на котором можно обзавестись нужными знакомствами. А там, глядишь, и карьере поспособствовать.

Но какая у ведьмака карьера?

Книга прошелестела, кидая страницу за страницей, но те вновь белы были. А времени, чтобы с кровью возиться и силы терять, как Ежи подозревал, у них не было.

- Что случилось? – спросил он, поднимаясь. Как ни странно, чувствовал он себя вполне даже неплохо.

- Все случилось, - мрачно произнес Радожский. – А что именно, не пойму… шкурой чую, затевается.

Шкура княжеская была весомым аргументом.

Ежи кивнул.

И потянулся, чувствуя, как трещат кости.

- Извини, - сказал он, впрочем, без особого раскаяния.

- Извиню. Только одеть тебя надо, а то же ж страх смотреть… - Радожский задумался. – Будешь… а моим добрым другом будешь.

- Добрым?

- Можешь злым. Как больше нравится.

Никак не нравилось. Вот честно. Но кто его, Ежи, спрашивал.

- Погоди, - Евдоким Афанасьевич выступил из стены. – Книгу свою возьми. И… другое тоже.

- Другое? – князь нахмурился, а потом еще больше нахмурился, когда Ежи всучил ему шкатулку с камнями. Сила силой, а запас, чуялось, лишним не будет. Как-то вот… в последнее время жизнь Ежи сделалась на диво непредсказуемой и разнообразной.

- Знаешь, - князь крышку приоткрыл и закрыл. – Вот лучше и вправду мне не знать, что это такое…

На первую шкатулку встала вторая.

На всякий случай.

И третья. Совсем уж на всякий случай.

- Что? Нервничаю много, - Ежи пожал плечами, извиняясь за этакие запасы.

- У меня целитель есть знакомый. Если что, успокоит.

- И у меня… есть. Тоже взять надо.

- Зачем? – князь удивился.

- Не знаю, - честно сказал Ежи. – Но… надо.

И Евдоким Афанасьевич кивнул, подтверждая, а потом добавил:

- Я тоже пойду.

- Вот… - Радожский закатил глаза. – Честное слово, кажется, целитель тут нужен будет мне…

- Видишь! Уже нужен.

Ежи потер переносицу и сказал:

- Нет… тут останьтесь, пожалуйста. Приглядите за домом, - он задумался, пытаясь найти слова, годные для того, чтобы описать, что он чувствует. Неладно. Неспокойно.

Ни в городе.

Ни… тут.

- Вы ведь, ежели что, сумеете дом закрыть? Так, чтобы никто-то чужой не вошел?

- Сумею, - Евдоким Афанасьевич голову склонил.

- И… если случится кому убежища искать.

- Все не настолько плохо, - заметил князь.

- Пока, - возразил Ежи. И потер переносицу, а после признался. – Как-то оно… на душе тревожно.

- Иди, - Евдоким Афанасьевич выступил из стены. – Иди и делай, что должно. А тут я позабочусь, чтоб оно все ладно было… будет куда вернуться.

И едва слышно добавил в сторону:

- Было бы кому возвращаться…

Прозвучало не слишком оптимистично.

Книгу Ежи тоже прихватил, и она, словно почуяв его настроение, не только сама закрылась, но и соизволила размер изменить, сделавшись вовсе махонькой, в ладошку. А Ежи и не знал, что так можно.

…кафтан ему Радожский выделил из собственных запасов, что должно было бы обидеть, но Ежи то ли устал обижаться, то ли повзрослел.

- Извини, некогда, - а вот князь, кажется, чувствовал себя не совсем уютно. – Мои предки… прабабка была из тех, кому многое открыто. И нам отошла, если не способность, то… я тоже чувствую, как уходит время. Людоловы вот умерли.

- Все?

- Все… и те, что в остроге остались, и те, которые в ямах суда ждали. И… в один день, в один час, будто кто-то слово произнес. Такое возможно?

- Думаю, что вполне, - Ежи пощупал толстую ткань, щедро украшенную вышивкой. Правда, что-то подсказывало, что на боярина он все одно походил не больше, чем гусь на лебедя. Не хватало… нет, не золота, скорее уж привычки.

Привычки у него всяко иные.

- На самом деле я знаю немного, - вынужден был признать Ежи, хотя признаваться в таком да еще Радожскому…