Понаехали!

Она увидала женщину в темных одеждах. Женщина эта была худа и нехороша собой. Черты бледного лица её исказились, рот широко распахнулся, выпуская темный дым, и дым этот заполонял покои. Все, к чему прикоснулся он, обращалось пеплом.

Тленом.

Дым подползал.

- Назад! – Стася успела подскочить к царице, которая явно вознамерилась дым спалить. Вот только белое пламя её увязло в дыму.

Погасло.

- Ты…

- Назад! – Стася скривилась, ибо руки царицы вспыхнули, обжигая пальцы. Но разжимать их Стася не стала, потянула за собой.

А женщина…

Женщина выпрямилась. Вытянулась. Запрокинула голову так, что шея её выгнулась дугой. Изо рта продолжал валить дым, а вот сам рот почернел, как и лицо, на котором проступали язвы.

- Она… она…

- Себя убивает, - Стася почесала руку. – Проклятье! Давай же!

Сила откликнулась.

Сила… просто откликнулась. Ни света, ни тьмы, ни огня. Но дым, серыми змеями подползавший к ним, остановился. И змеи поднялись, зашипели, раздувая полупрозрачные капюшоны. А Стасю замутило, но она заставила себя смотреть.

И двинула невидимую стену вперед.

Не стену.

Дым явно опасен, и если позволить ему растечься по дворцу, беды не миновать. Стало быть… не стена, а… купол? Нет, лучше шар, а то вдруг дым сквозь пол просочится.

Прозрачный стеклянный шар.

Сперва большой, но… что там по физике про газы говорили? Объем шара уменьшить… вот так. И еще меньше. И… спустя четверть часа, а может и больше – Стасе и вовсе все вечностью показалось – на полу лежал стеклянный шар, величиною с кочан капусты. Шар был прозрачным, и сквозь стенки его видно было, как внутри шевелятся серые змеи.

- Это… - царица не рискнула приблизится.

К шару.

А вот к телу женщины, что вытянулась на драгоценных коврах, она подошла.

- Это…

- Будем считать, что космическую чуму мы пленили, - проворчала Стася, без сил опускаясь на лавку. Руки дрожали. И в голове билась нехорошая такая мыслишка, что, если бы у нее не получилась, то умерла бы не только царица.

Что и сама Стася далеко не бессмертная.

Что…

- Это надо куда-нибудь спрятать. В такое… надежное место. Я просто не уверена, что магия эта развеется… со временем должна, но когда? Период полураспада стронция – двадцать девять лет.

- Что?

- Да так… не берите в голову, вспомнилось к слову… в общем, спрятать.

- Спрячем.

- А… это кто? – поинтересовалась Стася, указав на тело, которое совершенно вот не пугало.

- Боярыня Селезнева, если по мужу…

- Ни о чем не говорит.

Царица улыбнулась, но как-то так…

- В девичестве она была Кошкина… славный некогда род, сильный. Её в государыни прочили, но… кого только не прочили. Не сложилось.

- Стало быть, затаила обиду?

- Не знаю… - царица обошла тело. – Когда в храме огласили о… нашем замужестве… она попросила встречи. И…

- И?

- Умоляла меня отступиться. Будто меня кто-то спрашивал, хочу ли я в царицы… на коленях валялась…

- А вы?

- А что я? Я сказала, что, будь моя воля, я бы иного мужа выбрала. Но все мы не властны, ибо есть старшие родичи и… - царица махнула рукой. – Она уехала из Китежа. Поговаривали, что в монастырь, но правда ли – не знаю… а вернулась уже пару лет после. И такой вот.

- Такой?

- Злой очень. Она ведь красивая была. Краше меня. Белолица. Румяна. Брови соболиные, волос тяжелый. Ей многие завидовали. А вернулась бледная, сухая вся, будто после болезни. Так и говорила всем, что болела. Да… только злой стала очень.

Злой женщина не выглядела. Скорее уж смерть разгладила черты лица её, и на губах появилась улыбка, совершенно безумная, счастливая.

Не соответствующая моменту.

- Поговаривали, что самолично девок порет, порой до смерти… но правда или нет… её мне было велено в ближний круг взять.

- Велено?

- Все непросто, - царица слабо усмехнулась. – Ежели бы отказала, супруг бы её обиделся крепко, потому как вышел бы родовой чести урон. Да и я ощущала себя виноватой.

- Почему?

- Не знаю. Может, потому, что, пусть и шла за нелюбимного, а все одно сумела быть счастливой. Она же… супруг её известен был жестким нравом. И детьми их боги не наградили… но убивать… ладно, меня… меня она, может, и ненавидела, однако… остальных зачем?

- Из ненависти? – предположила Стася.

- Из ненависти, но… тогда ненависти не было. Или… была? Выходит, что я ничего-то не знаю… И… все ж, это не она удумала. Она, пусть и ненавидела меня, но одной ненависти для смуты не достаточно.

И Стася, подумав, согласилась, что так оно и есть.

Ненависть – это, конечно, много, но для большого бунта еще и деньги нужны… додумать она не успела, поскольку и стены, и пол, и все-то вокруг вдруг вспыхнуло, словно она, Стася, оказалась в центре огромного костра.

Только это пламя не жгло.

Оно окутывало, укутывало, нашептывало, что теперь-то все сладится, что теперь-то… а потом пламя стало силой, и Стася с головой погрузилась в нее, светлую, легкую, совершенно невозможную.

Разве бывает такое?

 

…Антошка честно думал, что помер.

А потом сделалось больно, и так, будто кишки живьем тянут. Он хотел заорать, но не заорал, ибо сил не было. Когда же силы появились, то и боль ушла.

Стало тепло.

Хорошо.