Понаехали!

Он только и успел, что подумать: надо было при доме остаться… а дальше темень наступила. Правда, недолгая. И в темени этой Антошка будто бы голоса слышал. При том понимал, что говорили не тут, не рядышком, но где-то далече.

- …Радожский был особенно опасен, кровь Стражей и проклятью не одолеть.

- Но нападение прямо у дворца…

- Скоро здесь будет такое, что эту мелочь… в любом случае, вину свалят на ведьм. Радожские с ними давненько воюют…

…вот не хватало заботы.

И отчего люди злые-то? Ответ Антошка ведал: исключительно от недоедания и кишечных хворей, которые в свою очередь случаются от питания неправильного. Вот ежели бы люди ели правильно, тогда б этого вот всего не было.

Он не успел додумать, потому как все было странно, когда где-то рядом вновь загрохотало.

И стало больно.

Очень больно.

От этой боли Антошка только глубже в черноту впал.

- …про холопа не забудь.

- Да он уже… что за дрянь тут…

- Не важно. Уходим…

И ушли.

Стало тихо. И больно. И тихо. И все одно больно. В груди особенно. Там, где сердце. И Антошка понял, что еще немного и сердце это остановится. А стало быть, не будет ни возка нарядного, ни матушкиного удивления, ни соседей, что перешептываться станут, обсуждая его, Антошкину, удачу… ничего-то не будет.

…хорошо хоть, подарки передать успел.

Глядишь, и доедут.

На грудь навалилось тяжелое и заурчало, громко, басовито. И это урчание отозвалось иным, слева… справа… отовсюду. Будто его, Антошку, засунули внутрь огромного урчащего зверя. Зато и боль попритихла. Умирать, оказывается, совсем и не страшно.

 

Дурбину стало плохо уже в его покоях.

Он не помнил, как добрался до них. Вот вроде бы стоял перед царицей, перед боярынями, что-то делал… а что? Память оказалась тягучей, неподатливой, словно кто-то спешил закрыть её.

Точно делал.

С кровью связанное.

Он отчетливо помнил эту вот кровь, которую… собирал? Определенно. Сперва делал надрез. Собирал. И… старый знакомы заращивал? Да. Именно так и было.

А потом?

Что случилось с ним дальше?

- Не думал я, что ты, Никитка, такой слабосилок, - раздалось рядом. – На от, выпей.

Аверсин сунул в руки склянку с чем-то мутным и дурнопахнущим.

- Пей, пей, а то ведь еще помрешь ненароком… или это на тебя девицы так повлияли? Хороши, сказать нечего…

- Что… произошло.

Никита осушил склянку одним глотком, правда, когда Аверсин отвернулся, выплюнул тихонечко в рукав. Отчего и сам не знал. Едкая горечь связала рот.

- Знаешь, тоже понять хотел бы, что там, твою мать, произошло… этак опозориться! И перед самой царицей! – почему-то возмущение Аверсина показалось наигранным. – Тебе всего-то надо было, что образцы взять, а ты…

- А я?

- Чувств лишился, будто барышня какая… - Аверсин покачал головой преукоризненно.

- Извини, - Никитка попытался сесть, но понял, что сил его малых для этого не хватит.

- Да… ничего. Там и вправду душновато было, а я, признаться, позабыл, что ты у нас болезный. Но сейчас-то как?

- Н-нормально.

- От и хорошо… я тебя в лабораторию отнес. Полежи тут… потом наставник, как освободится, так и глянет. Ладно?

Никита кивнул.

- А я пойду… а то ведь дело надо доделать. И вот что ей вперлось? Какая разница, здоровы эти девки или нет? Все одно никому из них царицей не быть.

- Почему? – слабость отступала.

А вот память не прояснялась, пусть Никита и старался изо всех сил. Что он… боярыни. Насмешливый взгляд той, что с самого краю сидела… кто она? Никита понятия не имеет. А спросить не у кого. Царица… ведьма. Точно. Ведьма. Светловолосая наглая ведьма, которая глядела на Никиту так, будто бы он пообещал жениться на ней и обманул.

И что-то еще она спросила.

Что?

Никита ответил. Точно помнил, что ответил. А потом…

- Ты ж вроде не дурак, а такие вопросы… почему-почему… потому. У важных людей свои интересы имеются, и всяким там девкам в интересах этих места нет. Ну да… наше дело маленькое. А ты лежи. И на, - перед Никитой появилась еще одна склянка. – Выпей от через полчасика где-то. Поддерживающее. Наставник велел. А его слушать надо.

Никита кивнул.

- Спасибо.

И глаза закрыл, притворяясь то ли спящим, то ли беспамятным. Старый приятель, может, и не поверил, но тормошить не стал. Он еще постоял над Дурбиным, разглядывая его…

- Что ж, - пробормотал он. – Лучше ты, чем я…

И вышел.

Тихонько.

Дверь притворил. А после, кажется, вовсе на засов запер, что Никите совершенно не понравилось. Он еще немного полежал, пытаясь справиться с собой.

…было ведь что-то.

Та ведьма.

И руку протянула. Кровь у нее красная, нарядная. Никита любовался. А потом… старый знакомый тоже что-то сказал, наверняка, любезное. Он иначе не умеет, даже гадости говорит с любезным видом. Ведьма…

Прикосновение.

Чего-то холодного противного. И вновь же холод. Дурнота…

- Я не сам, - сказал Никита себе, глаза открывая. И попытался сесть, но странная слабость – никогда-то, даже во времена, когда случалось ему болеть, Никита не ощущал себя настолько беспомощным.

Как будто…

Как будто силы его высосали.

Кто?

Тварь.

Надо встать. Немедленно. Эта лавка… надо встать.