- Погодь, - Завирея, ключница, сама в комнатушку скользнула. – На от, князев старый… ему без надобности, а тебе в самый раз.
И после кафтан протянула, вовсе барский.
- Великоват будет, - признал Антошка, ибо был он не то, чтобы вовсе худ, при ведьме-то да в спокойствии, на кухне своей он худобу почти изжил, но статью его Боги все одно не одарили.
- Ничего, мы от… подпихнем, - ключница сунула под плечо свернутое полотенчико. – Или… сымай рубаху. Оно-то жарко будет, но как-нибудь…
- Ждут ведь.
- Подождут. Знаю я его, Трепка, не первой важности птица, даром, что при царевых покоях подвизается, но человечишко так себе…
Антошка стянул рубаху, под которую ключница спешно и ловко накрутила полотна. Вышло, будто бы Антошка пораненый.
- Неудобно.
- Зато красиво будет, - возразила она. И спешно запихнула что-то меж полосами. – Это на всяк случай. Обережек… а то неладное сердце чует. В городе-то говорят…
- Что говорят?
- Что смута великая грядет. Что ведьмы город прокляли, потому-то свершится предсказание.
- Какое? – уточнил Антошка, чувствуя, что ничего хорошего не предсказали и предсказать не могли. Оно-то завсегда так. Напредсказывают глупостей, а людям страдай да мучайся, так оно исполнится или же нет.
- Такое, что будут беды и горести, и смерть, и кровь польется, и многие сгинут в пучине озерной, - ответствовала ключница, рубаху натягивая. Та на обмотанные плечи ложиться не желала, потрескивала, того и гляди вовсе порвется. – Многое болтают, да все недоброе… князю, коль увидишь, передай, чтоб стерегся. И дом… мы туточки закроемся, стало быть. И ставенки тоже. И никто-то не войдет.
А вот кафтан хорошо лег, будто под Антошку шитый.
- Спину, главное, пряменько держи. И гляди от… вперед себя и гляди. С холопом не болтай, не по чину ему. Да и вовсе… хороший ты парень, Антошка, только неприкаянный.
- Прикаюсь, - пообещал Антошка и носом шмыгнул.
Боязно вдруг стало, как тогда, в лесу.
И желаньице возникло при доме остаться-то. А что? Тут же ж и вправду тихо. Ограда высокая. Стены крепкие. Такие, небось, с наскоку не возьмешь. А еще замагичены, это Антошка сам слыхал. Так что, ежели и приключится смута какая, то в доме её переждать – самое разумное.
А он вот…
Коты сидели внизу.
Полукругом.
С самого краюшку Ледок со шкурою серебристой, будто инеем припорошенной, подле него Мякотка, которая и вправду была мяконькой и такою кругом круленькой, что хотелось взять на руки да не выпускать. Листок и Рыжик. Махрютка…
Дюжина явилась.
И как их унесть? Прежде-то в корзину влезали, а ныне подросли, поздоровели.
Или, может, уместятся?
Антошка корзину поставил и рукой махнул. Первым подошел Музыкант, который средь прочих отличался длинным узким телом и круглою головой, которую украшали совсем уж огромные уши. И кисточки на ушах имелись.
Он в корзину заглянул.
Понюхал.
Мявкнул тонко, будто песню пел, и первым запрыгнул. А за ним уж и прочие полезли, и так, что холоп рот приоткрыл, на это глядючи. Антошка и сам бы, да… жарко.
Неудобно.
Плечи полотно стянуло, рубаха трещит, камзол сползает. А ключница еще и берет принесла, бархатный, синий, красоты страшной. Небось, когда б Аленка в таком увидала, сразу б в замуж пошла. Особенно перо хорошо, длинное и кривоватое, до уха свисает.
От красоты на душе полегчало.
И корзину Антошка поднял. Подумал было, что можно холопу велеть, чтоб он нес, но после передумал. Сам управится, чай, не совсем слабосильный.
До экипажу донес.
И внутрь влез.
И сел на мягонькие подушки, корзину подле устроивши. Из неё-то высунулась круглая голова Снежка.
- Вот так… будете при дворце жить, небось, при царице, - сказал Антошка, ибо сделалось вдруг… нет, не боязно, хотя боязно тоже. Но ноги онемели. Руки побелели. И сердце в грудях заколотилось быстро-быстро.
- Урм, - сказал кот, из корзины выбираясь.
А за ним и прочие.
Сметанка скользнула на пол, под лавку сунулась, но вылезла, вытащив на хвосте ком пыли. Музыкант вот наверх вскарабкался. И так споро, что Антошка его еле отодрал.
- Сидите уж смирно, а то ведь станут пенять, что возок попортили, - попросил он, не особо, правда, надеясь, что услышан будет.
…а вот хорошо бы домой да на этаком возке, чтоб сперва по слободе прокатился он, потому уж у матушкиного подворья встал. И тогда бы матушка подивилась, подумала бы даже, мол, кто это там едет. И сестрица. И соседи, полагавшие Антошку никчемным, тоже удивились бы. Особенно когда б он этак, преважно, из возка вышел бы.
…еще бы тросточку себе.
Или посох?
Не, посох не по чину, его бояре носют, возьми такой, так разом по спине огребешь, если вовсе куда не сошлют… а вот тросточку – самое оно.
И он бы вышел…
…додумать Антошка не успел, потому как вдруг резко и громко заорал Музыкант, как у него только глотка-то не треснула от этакого мява. А следом и прочие завопили, слитно так, что, показалось, еще немного и уши Антошкины от этакого мява отвалятся.
Он за них и схватился.
А потом… потом возок вдруг крутануло и подкинуло, и в воздухе вновь крутануло, и наземь он рухнул со страшною силой. Из Антошки от удара весь дух выбило напрочь.
После еще приложило деревом да по голове.