Понаехали!

Островок был не сказать, чтобы большим. Он вытянулся этаким горбом, на вершине которого хватило место дюжине березок. Под тенью их пробилась и успела слегка обгореть трава. Тут, на вершине, и собрались спасенные. Держались они вместе, сбившись этаким разномастным стадом, которое глядело на Стасю хмуро, недоверчиво.

- Ведьма, - сказала мрачная девица в сером сарафане. И руки в бока уперла. – Шла бы ты…

- Куда? – поинтересовалась Стася.

Она бы и пошла, но, во-первых, плавала Стася не слишком хорошо, во-вторых, не понятно было, где вообще этот остров находится и как далеко она увела их от Китежа.

- А то нам дело? – из-за спины первой девицы, высунулась другая. – Шла бы прочь!

- Так некуда, - Стася погладила Беса, что нырнул под руку. – Остров небольшой, так что придется друг друга потерпеть.

Девицы фыркнули.

И та, огромная, рукава огладивши, заявила:

- Сама не пойдешь, так скоренько укорот дадим…

В общем, благодарности от спасенных ждать точно не следовало. И не то, чтобы Стася рассчитывала, имелся у нее жизненный опыт, утверждавший, что чужая благодарность – зверь редкий, но вот как-то все равно обидно.

- Ты чегой-то тут раскричалась? – выступила Баська и тоже руки в бока уперла. А Маланья рядом встала. И как-то так, что вышло, что стоят они между Стасей и этими, несостоявшимися жертвами рабовладельческого строя. – Совести немашека?

- А ты чего?

- А я ничего! Небось, когда б не госпожа ведьма, сгорели бы…

- Можа, и не сгорели бы! – у девицы определенно имелось собственное мнение. – Чегой нам гореть?

- Ага! – поддакнула подруженька. – Небось, палить нас не с руки…

И нестройный хор голосов поддержал сие весьма сомнительное утверждение.

- А вы… вывести нас не сможете? – тихо уточнила Горыня, разглядывая девиц, которые ныне, при свете дневном, вовсе не казались красавицами. Да, были они статны, но при этом грязны, лохматы и злы.

На Стасю.

- Увы, боюсь, что не выйдет, - она потерла озябшие руки. Вечерело. Небо подернулось поволокой. Да и солнце вдруг не то, чтобы погасло, скорее побледнело, готовое отойти ко сну. – Я… силы нужны. Да и… как понять, куда выведется, если вдруг.

- …а то мало радости, когда б продали…

- Табе, можа, и мало, а меня б, глядишь, и хорошо б продали… жила б в энтом…

- …безбожником…

- …богатым, целыми б днями лежала да пряники ела с золотой тарелки!

Стася покачала головой.

- Они просто не понимают, чем все могло завершиться, - тихо сказала Горыня, тоже поворачиваясь к берегу. А Лика ничего не сказала, но села, обняла Лилечку и уставилась на темную воду, в которой появились проблески первых звезд. – Им и тут жизнь не в радость, а там… многие ведь по своей воле пришли. Польстились на рассказы о той жизни, решили, будто за морем попадут всенепременно к богатому, и тот замуж возьмет, в большом доме поселит и…

…и тогда-то наступят благодатные дни.

Странно.

Мир другой. Время тоже. А знакомо. Эта вот сказка о заграничном счастье, которое всенепременно сбудется. И ведь не поймут.

Не поверят, что оно по-другому возможно.

Что…

- А и вправду, - подала голос Лика, устраивая Лилечку на траве. Огляделась. Вздохнула. И принялась расстегивать грязноватое верхнее платье. – Чего? Мужиков туточки нет, а она вона, слабенькая, еще застудится, тогда мамка точно…

- Погоди, - Горыня тоже к пуговкам потянулась. На её платье они были крохотными, но сделанными весьма искусно: каждую украшал цветок, в центре которого камушек поблескивал. – Свой на траву положи, а моим накроем.

Так и сделали.

Девки же угомонились, оставшись каждый при своем. Те, что сидели подле березок, сбились теснее. Изредка они переговаривались, но тихо, так, что расслышать, о чем речь, не выходило. Только Стася кожей чувствовала неприязненные взгляды.

Кажется, её считали не спасительницей, но скорее разрушительницей надежд.

- А палили не их, - Горыня устроилась подле девочки, которая спала крепко и во сне улыбалась. – Палили меня…

Глава 20 В которой речь идет о коварстве женском и сложных жизненных обстоятельствах

Глава 20 В которой речь идет о коварстве женском и сложных жизненных обстоятельствах

 

Кошки - они как люди: нагадив тебе в ботинок, выказывают удвоенную радость при твоем появлении.

 

…из записок человека, который очень любил кошек и не любил людей.

 

Норвуд неплохо научился сдерживать ту свою натуру, о которой в обычное-то время и вспоминать не любил. И если в первые годы он держался от людей, опасаясь не совладать с волчьей сутью, то после ничего, как-то приспособился.

Теперь вот…

- Я виноват, - Марун повторил это в сотый раз и сжался, мелко вздрагивая всем телом. – Я просто не подумал… я…

- Если с ней чего станет, я тебе сам шею сверну, - проворчал Бьорни, избавляя Норвуда от необходимости говорить.

И ватага кивнула.