Понары: Дневник Саковича и остальное (СИ)

как наши, никто не обращал особого внимания на выстрелы, кото­

рые, вне зависимости от того, откуда они доносились, уже привыч­

но вплетались в шум сосен, почти как знакомый ритм дождя, бью­

щего осенью по стеклам. Но однажды заходит ко мне во двор сапож­

ник, который относил залатанные башмаки, и, отгоняя дворняжку,

так просто, чтобы разговор завести, говорит:

— А чтой-то сегодня наших еврейчиков больно постреливают

на Понарах.

Прислушиваюсь — верно.

Иногда такая глупая фраза застрянет в памяти, как заноза, и

вызывает связанную с ней картину того мгновения. Помню, солнце

тогда начинало клониться к закату, а как раз на западной, обра­

щенной к Понарам стороне сада росла у меня развесистая рябина.

Была поздняя осень. Стояли лужи после утреннего дождя. На ряби­

ну слетелась стая снегирей, и оттуда, от их красных горлышек,

красных ягод и красного над лесом солнца (все так символически

сложилось), доносились непрерывные выстрелы, вбиваемые в слух

с методичностью гвоздей.

С этого момента, с посещения сапожника, жена моя начала

запирать даже форточки, как только с той стороны доносились от­

голоски. Летом мы не могли есть на веранде, когда в Понарах начи­

налась стрельба. Не из уважения к чужой смерти: попросту кар­

тошка с молоком никак почему-то не лезла в горло. Казалось, все

окрестности липнут от крови.

После 1942 г., когда в Понары начали прибывать массовые

этапы смертников, по лесам бегали евреи, которые вырвались из

конвойного оцепления, обычно раненые, бегали точно так же, как

бегает подстреленный зверь. Они блуждали, окровавленные, пач­

кая под ногами кровью мох или листья, ничуть не хитрее дикого

зверя, который тоже не умеет заметать за собой следы. Один ста­

рый еврей, у которого челюсть была оторвана выстрелом, умер за

целых десять километров от Понар, спрятавшись в трясине, на тор­

фяном болоте. Ни в их движениях, ни в том, как они петляли и

прятались, ни в их заплетающемся от голода и ужаса языке, фанта­

стических лохмотьях и ранах, а главное — в глазах, позеленелых

от одичания, уже не было ничего человеческого. Их и выслеживали

так же, как зверя. Шли стрелки-полицейские, с собаками, облавой.

Женщина, ребенок, молодая девушка, мужчина-еврей — никакой

разницы. Раненый, здоровый или уже умирающий где-то под кус­

том можжевельника — любого стреляли на месте, и облавщики

шли дальше. Только потом приазывали старосте выделить телегу

или сани и отвезти труп в указанное место.

Евреи, которых вел уже не человеческий рефлекс, а звериный

инстинкт предсмертного бегства, так же, как звери, избегали чело­

веческих поселений, собак, глупых детей, которые с бдительным

криком и объявлением новости бежали в деревню, указывая паль­

цем место, где случайно увидели чудище в человеческом образе.

Безжалостно исполнявшееся предписание карало смертной казнью

всякого, кто даст еврею убежище, или хотя бы кусок хлеба, или

хотя бы совет, всякого, кто знал и не донес в полицию. А полиция

эта, состоявшая из головорезов с темным прошлым, которых немцы

набирали в Литве и привозили на Виленщину, нацелена была не

только на уничтожение евреев, но и на притеснение жителей, гра­

беж, шантаж и питье самогона. Страх же — самый подлый совет­

чик человека.

И все-таки люди жили даже в самих Понарах. Правда, их ста­

ло меньше. Половина из них, то есть, в общем, те, кто мог, заперли

двери, забили веранды и окна вытащенными из забора досками и

перебрались в город или в другое места. Но были такие, кто не мог.

Человеческая жизнь протекает в тесных, обтесанных рамках, обте­

санных с трудом, а во время войны — с еще большим трудом, чем в

мирное время. Никакая скотина не сумеет так приспособиться к

условиям, так пригреться даже посреди ужасов, так ко всему на

свете привыкнуть, как — человек. Через станцию Понары шли по­

езда из "Генерального губернаторства" и поезда дальнего следова­

ния из Берлина, на фронт и с фронта, местные из Каунаса, приго­

родные и рабочие из Вильна и в Вильно. Значит, люди покупали

билеты, ехали, возвращались, ели, спали. Столько их живет возле

скотобоен на всем земном шаре, так почему бы за несколько лет не

привыкнуть к жизни вблизи людобойни?

Это, кажется, было в октябре 1943 года... Много ли до тех и с

тех пор поубивали евреев в Понарах? Некоторые утверждали, что

только 80 тысяч. Другие, что от двухсот до трехсот тысяч. Разуме­

ется, это недостоверные цифры. Триста тысяч людей! Людей!!!

Легко сказать... но цифры эти выглядят недостоверными не столь­

ко из-за своей огромности, сколько потому, что никто их достаточ­

но твердо, даже приблизительно, установить не мог. Известно, что

там убивали всех евреев — жителей города Вильно, а это должно

было составить около 40 тысяч. Кроме того, евреев этапировали из

всех больших и малых городов оккупированной страны, пожалуй,

со всей той территории, что носила административное название

"Остланд". Их забирали с семьями из гетто или же с сезонных ра­

бот, по окончании которых они не возвращались в гетто, а ехали на

смерть.

Итак, в октябре 1943 года начался период массового этапиро­

вания евреев в Понары. Никто, разумеется, не был об этом преду­