Понедельник - день тяжелый | Вопросов больше нет (сборник)

Случалось, досрочно вылетал на крыльцо ошарашенный выговором или просто очередной взбучкой «хозяин» и сурово командовал:

— Поехали!

На этот случаи всегда имелся запасной игрок, — если уезжал шофер начальника МВД, его подменял шофер начальника пожарной охраны; шофера начальника отдела культуры заменял водитель заведующего отделом народного образования. В крайнем случае подключалась «мелюзга» из приглашенных: шофёр филармонии, банно-прачечного треста, ремстройконторы.

Не играли только двое водителей — первого секретаря горкома Овчинников и председателя исполкома Гвоздев. Они держались особняком, слегка свысока. Подчас, не вытерпев чьего-нибудь глупого хода, давали ценные советы и указания, но чтобы самим «стукнуть» — ни-ни…

Иногда происходили события, о которых шоферы долго вспоминали, — кто со смехом, а кто и всерьез.

Как-то на машину заместителя председателя исполкома Ручкина посадили новичка, недавно демобилизованного танкиста. Через неделю парень загрустил. Начались обычные шоферские «розыгрыши» — скажи, в кого влюбился, с кем изменила.

Паренек сначала отмалчивался, потом послал острословов ко всем чертям.

— Я все про морковку думаю…

— Про какую такую морковку?

— Про ту самую, за которой я вчера тещу товарища Ручкина на базар возил. Себестоимость подсчитываю: заплатила теща за килограмм морковки два рубля; горючего сожгли на рубль; моя зарплата за два часа — десять рублей, итого пятнадцать целковых. Дороговата морковка-то!

— А ты еще прикинь содержание гаража, масло, амортизацию, страховые, — пошутил кто-то.

И ушел бывший танкист в автоколонну на самосвал.

Был еще случай. Парнишка, тоже из новеньких, привез того же Ручкина с вокзала домой. Тот вылез, отряхнул пыль с пальто и выжидающе посмотрел на водителя.

— Что ж ты, братец?

— Разве что-нибудь не так?

— Чемодан бери, братец. Только поаккуратнее…

— А разве это в мои обязанности входит?

— Входит, братец, все входит…

— Извините, но мне об этом неизвестно…

И уехал прямо в гараж. Машину вымыл, навел блеск и отправился в канцелярию с заявлением: «Прошу от занимаемой должности освободить, так как у меня только одна специальность — водитель первого класса, а чемоданы носить не обучен».

Ручкин вызвал его и пытался урезонить:

— Трудно тебе, что ли?

— Не трудно. Если бы вы попросили меня: «Помоги, товарищ Озерков. Нездоровится…» Я бы на десятый этаж влетел, не то что на второй. А вы ко мне: «…братец… только поаккуратнее!..»

Так и ушел. Завербовался на строительство куда-то далеко — не то в Якутию, не то на Камчатку.

А многие жили подолгу. Гвоздев, к примеру, шестерых председателей пережил. Про него говорили: «Председатели приходят и уходят, а Гвоздев остается». Нравилась ему эта должность. Сидит за баранкой в рубашке с галстуком и ни на кого не смотрит. Все вокруг блестит, баранка словно кремовый торт, даже откусить хочется.

Многие работники городских организаций жили на одной улице, называющейся в память случившегося когда-то на ней большого пожара Горелой. Учреждения находились неподалеку — на Грибоедовской. Казалось, чего проще: подать две-три машины и забрать всех сразу. Нет, за каждым приезжала своя, персональная. Не положено, чтобы председатель горсовета ехал в одной машине со своими заместителями. Не положено!

Так и ехали на Грибоедовскую цугом; обгонять начальство тоже не полагалось…

* * *

Увидев во дворе стадо машин, Стряпков понял — идет заседание. Надежда повидать лично Завивалова рухнула, но Кузьма Егорович все же заглянул в маленькую комнатку перед кабинетом секретаря, известную всем краюхинским деятелям под условным названием «предбанник».

В «предбаннике» никого не было. Кузьма Егорович пристроился в кресле, достал булку с колбасой и, отхватив добрый кусок, начал разглядывать висевший на стене план города Краюхи. Потом его рассеянный взгляд упал на стол Завивалова, и вдруг в глаза бросилась фамилия — Каблуков.

Стряпков чуть не подавился, вскочил и сделал стойку, словно сеттер, обнаруживший дичь. На столе лежало постановление исполкома. Черным по белому значилось:

«Слушали: О тов. Каблукове Я. М. (докладчик тов. Кадушников)».

Вторую часть постановления закрывала желтая папка с крупными черными буквами «Дело» с каллиграфической надписью: «Каблуков Я. М. — горпромсовет».

Остолбеневший от своей догадки Стряпков пальцем подвинул папку. Открылось слово «Постановили». Что постановили, Стряпков прочитать не успел — в «предбанник» вошел Кадушников, недавно назначенный заведующим отделом кадров.

— Привет гончарному королю! А почему Соловьева не пришла? Знает, когда ходить!

Еще одна минута — и Стряпков совсем бы отодвинул папку с личным делом Каблукова и прочитал резолютивную часть. Но в «предбанник», как назло, вошел Завивалов и, подозрительно осмотрев Кузьму Егоровича, собрал на столе бумаги.

— Перерыв? — спросил у него Кадушников.

— Перекур, — ответил Завивалов и ушел, забрав бумаги с собой.

Нервы у Кузьмы Егоровича не выдержали. Спина у него взмокла, и он срывающимся голосом спросил: