Пони

К сожалению, я не мог разделить веселость помощника шерифа. В результате его действий Оллереншоу оказался лицом ко мне, так как я замыкал нашу короткую процессию. И пока мы ехали через лес, Оллереншоу не спускал с меня зловещих глаз. Даже с кляпом из банкнот ему удалось лишить меня спокойствия. Было что-то невыразимо жуткое в его гладком лице, похожем на восковую маску, в неотступном, прожигающем насквозь взгляде. Уж не знаю, злился он на меня за то, что я ехал на его лошади, или за то, что мой отец стал причиной его ареста, но я еще никогда не сталкивался с подобной жестокостью. Вот как хорошо оберегал меня Па всю мою жизнь: я и не догадывался, что человек способен вмещать в себе столько зла. Конечно, Вдова Барнс добротой не отличалась, и смеющиеся надо мной дети были ничуть не лучше, но недостаток доброты совсем не то же самое, что откровенная жестокость. Возможно, недобрый человек уже сделал первый шаг на пути к неизбежному финалу, и все равно быть недобрым и быть злым – не одно и то же. И когда я увидел теперь эту жестокость, направленную на меня, то был сражен не только самим действием, но и неприкрытой злонамеренностью, с которой взрослый мужчина старался напугать мальчика, только что потерявшего отца. Я видел множество призраков, но в любом из них было больше человеческого и живого, чем в Роско Оллереншоу.

Вплоть до того момента я не пролил ни слезинки, потому что все еще не мог осознать смерть Па и испытывал потребность сдерживать эмоции до тех пор, пока не останусь с ними наедине. Но безжалостный взор Оллереншоу лишил меня последних душевных сил. Я почувствовал себя плохо, к глазам подступили слезы. В ушах зашумела кровь.

– Так, хватит! – сказал Митиваль.

Он шагал справа от меня, рядом с Пони, сунув руки в карманы. Сначала я решил, что он обращается ко мне, но потом понял: его слова адресованы Оллереншоу.

Самое удивительно было то, что Оллереншоу вдруг дернул головой влево, как будто и он услышал Митиваля. Это было нечто новое.

Затем Митиваль приблизился к коню-тяжеловозу.

– Убийца, – негромко произнес он в лицо бандиту.

Оллереншоу затряс головой, потом снова огляделся в поисках того, кто говорит. Для меня стало совершенным открытием то, что он слышит Митиваля, но не видит его. Я еще ни разу не был свидетелем такой материальной манифестации в исполнении Митиваля. Это было настоящее наваждение. Настоящее потустороннее преследование.

– Убийца, – повторил Митиваль, и теперь Оллереншоу широко раскрыл глаза в пустоту. Если бы не комок банкнот во рту, он бы заорал.

– Убийца!

Оллереншоу посмотрел на меня, чтобы проверить, слышу ли я то, что слышно ему. В его глазах стоял невыразимый ужас. Я ничем не выдал своего знания.

– Убийца! – еще раз крикнул Митиваль.

Ветер подхватил слово и эхом понес через лес. Снова и снова Митиваль повторял:

– Убийца! Убийца! Убийца!

Всего через несколько минут Оллереншоу оказался на грани безумия. С диким видом он таращился в разные стороны. Если бы он мог заткнуть уши руками, то обязательно сделал бы это, но его руки были связаны за спиной. Он никак не мог защититься от голоса Митиваля. Он даже пытался мотать головой влево и вправо, дергать плечами вверх и вниз в попытке избавиться от звуков в ушах. Все его тело билось в конвульсиях, как будто бы его со всех сторон жалила туча невидимых ос.

– Роско, что с тобой стряслось? – спросил Руф Джон, изгибаясь, чтобы посмотреть на босса.

Но Оллереншоу не ответил, потому что кляп мешал ему говорить и потому что, видимо, не слышал вопроса из-за собственного воя. Даже после того, как Руф Джонс ткнул его локтем в бок, призывая успокоиться, Оллереншоу продолжил выть, зажмурившись, стуча зубами, как в лихорадке, с серым лицом.

Только тогда Митиваль перестал кричать на него, но еще не оставил бандита в покое. Он как можно ближе подобрался к уху Оллереншоу. Думаю, тот даже почувствовал его дыхание на своей коже, судя по тому, как он вдруг выпучил глаза.

– Если ты еще хоть раз заговоришь с этим мальчиком, – медленно прошептал Митиваль, – или хотя бы взглянешь на него, то до конца жизни у тебя не будет спокойной минуты. Я подниму из могил всех, кого ты убил, и вместе со мной они будут мучить тебя каждый день и каждую ночь, пока ты жив. Ты слышишь меня, Роско Оллереншоу?

Слезы выступили на глазах бандита. Невидящим взглядом он уставился в пространство перед собой. В ответ на вопрос он судорожно кивнул и всхлипнул.

– А что касается арабского скакуна, – продолжил Митиваль, – то он больше не твой конь. Он принадлежит этому мальчику. Если ты скажешь кому-либо иное или если попытаешься отобрать у него коня, то я приду…

– Нет, нет, п-п-пожалуйста, – промямлил Оллереншоу, который нечеловеческим усилием сумел прокусить ком банкнот во рту и выговорить несколько слов. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…