Уже в начале 1990 года целый ряд высокопоставленных советских политиков признал, что сохранение Советского Союза в таком виде, в каком он существовал, скорее всего, более не отвечает актуальным потребностям и что пора поставить вопрос о совершенно иной форме свободной федерации. Вероятно, тогда нужно было сконцентрироваться только на центральной части России, а остальным советским республикам дать независимость. Во время моих многочисленных поездок в эту огромную империю я всегда пользовалась возможностью поговорить с кем-нибудь из молодых россиян в тот период, и я не могу припомнить ни одного человека, который выступал бы за прежнюю структуру Советского Союза. «Если республики хотят выйти, пусть идут», – говорили многие. А некоторые добавляли: «Они еще пожалеют, ведь без нас, без Москвы и Центральной России, в экономическом плане они долго не протянут». Но чтобы удерживать республики силой – для молодых россиян вопрос так даже не стоял.
В качестве напоминания: едва став президентом СССР в марте 1990 года, Горбачев в своей инаугурационной речи сразу же анонсировал новый союзный договор. Для Генерального секретаря Коммунистической партии такой шаг был бы провалом, но для президента этот вопрос стал первым в его программе. Основная проблема, как и в случае с перестройкой на рыночную экономику, заключалась в том, что изменение политики не происходит только потому, что решение принято. Прежде всего экономические отношения между республиками, создававшиеся и развивавшиеся на протяжении десятилетий, разорвать в два счета невозможно. Сначала в качестве переходного периода обсуждался пятилетний срок, но тут отклик Запада не заставил себя ждать: это похоже на бесчестную тактику проволочек, заявлялось оттуда. Возражения Москвы, что для гораздо менее сложных операций в пределах Европейского союза принято выделять в два раза больше времени, были отвергнуты как отвлекающий маневр. План, согласно которому некогда принудительно объединенные союзные государства должны создать новое сообщество независимых стран, построенное на общих интересах, заведомо обречен на неудачу, если основные действующие лица, постоянно ожидая взаимной подлости, больше не доверяют друг другу, и тем более, если ко всему этому примешивается влияние заграницы.
Идея Горбачева заключалась в том, чтобы дать республикам политическую независимость, но при этом делегировать задачи обороны Москве, а также организовать единое экономическое пространство, однако западные наблюдатели сочли ее половинчатой. Также шантажом были названы заявления Горбачева о том, что республики, отказавшиеся от участия в обновленном Союзе, должны рассчитывать на то, что теперь им придется платить за сырье и энергоносители по мировым ценам и к тому же в валюте. Между прочим: позже, когда Борис Ельцин говорил абсолютно то же самое, такой подход был назван решимостью.
Если смотреть с позиции сегодняшнего дня: разве не специально тогда говорилось о распаде, а не реорганизации? Не было ли в этом чего-то изобличающего? Быть может, Москва справилась бы со всем гораздо лучше, если бы этот исторический отрезок связывали не только с потерями – территориальными, эмоциональными, статусными, наконец, – но и с обретением новых возможностей?
Практически бескровный развал Советского Союза можно было назвать политическим шедевром. Но вместо того чтобы поддержать этот процесс, Запад отправил Россию на скамейку штрафников. Не секрет, что энтузиазм США по поводу единого европейского дома, в котором обоснуется вся Европа, включая Россию, был весьма скромным. Не зря опытный американский советник по безопасности Збигнев Бжезинский написал в 1997 году: «Главный геополитический приз Америки – это Евразия (…) Евразия – это шахматная доска, на которой в будущем будет происходить борьба за мировое господство».
Михаил Горбачев сравнивал свою тогдашнюю ситуацию с одной восточной притчей, в которой человека, едущего на старом осле, прохожие называли живодером. А когда он решил сам понести своего старого осла, его стали обзывать дураком. «Политика – это искусство возможного, – говорил Горбачев, добавляя: – А все остальное – приключение». Иногда полезнее привести пример человеческих взаимоотношений, чтобы осознать важные понятия, которые не всегда доступны в заумных научных дискуссиях. Например: даже если брак не был узаконен, но длился десятки лет, при разводе требуются определенные правила для цивилизованного раздела совместно нажитого имущества. Уравнение, в котором для того, чтобы все вдруг стало хорошо, нужно всего лишь поскорее отделиться от Москвы, не сходится как в экономическом, так и в политическом плане. И Украина – лучшее тому доказательство.