Понятие сознания

Обратимся теперь к банальному примеру с человеком, смотрящим на отодвинутую от него круглую тарелку, которую он поэтому может описать как выглядящую эллипсовидной. И посмотрим, что все-таки заставляет нас говорить, будто он наблюдает нечто, действительно имеющее форму эллипса. Понятно, что тарелка имеет не эллипсовидную, а круглую форму, однако для последовательности рассуждений допустим, что наблюдатель искренен, когда сообщает, будто тарелка выглядит как эллипс (хотя круглые тарелки, как их ни наклоняй, обычно не выглядят эллиптическими). Весь вопрос в том, действительно ли истинность его сообщения, что тарелка выглядит эллиптической, подразумевает, будто он действительно обнаруживает и рассматривает чувственный объект, который имеет форму эллипса, — нечто такое, что, не будучи само по себе тарелкой, может быть названо «видом» (look) или «визуальным образом тарелки». Мы можем также согласиться с тем, коль скоро мы говорим, что он столкнулся с чувственным объектом, который действительно эллипсовиден и является визуальным образом тарелки, что этот эллипсовидный объект доставляет собой двухмерное цветовое пятно с мимолетным существованием, приватно принадлежащим одному перципиенту, т. е. такой объект является чувственным данным, и, следовательно, чувственные данные существуют.

Человек, у которого нет никакой теории, не испытывает сомнений, говоря, что круглая тарелка может выглядеть эллиптической. Или что она выглядит так, будто имеет форму эллипса. Однако он бы усомнится, если ему разъяснят, что он видит эллиптический образ круглой тарелки. И хотя он легко говорит в одних контекстах об образах вещей, а в других — о видении вещей, все же в обиходной речи он не говорит, что видит или разглядывает образы вещей, следит за видом на скачки, ловит мелькнувший образ от промелькнувшего сокола или присматривается к визуальной картине крон деревьев. Он почувствовал бы, что, смешивая понятия подобным образом, несет такую же чепуху, как если бы от разговора о том, как едят печенье и как его надкусывают, он перешел к разговору о поедании надкусывания печенья. И был бы совершенно прав: нельзя осмысленно говорить о «поедании надкусывания», ибо «надкусывание» уже является существительным для обозначения процесса еды. И нельзя говорить о «видении видов» («seeing looks»), ибо «вид» — это существительное, уже обозначающее процесс видения.

Когда он говорит, что наклонно расположенная тарелка имеет форму эллипса или выглядит так, как если бы была эллиптической, он имеет в виду, что она глядит точно так же, как выглядело бы стоящее прямо эллиптическое по форме блюдо. Наклоненные круглые предметы в самом деле иногда почти или в точности напоминают стоящие прямо предметы эллиптической формы. Прямая палка, наполовину погруженная в воду, порой очень похожа на кривую палку, а отдаленный горный массив иногда выглядит плоской настенной декорацией, развернутой прямо перед носом. Говоря, что тарелка выглядит эллиптической, человек не характеризует некий дополнительный (extra) объект, а именно «образ» в качестве эллиптического, он просто сравнивает то, как выглядит наклоненная круглая тарелка с тем, как выглядело бы стоящее прямо эллипсовидное блюдо. Он говорит не: «Я вижу гладкое эллиптическое пятно Белого», а, скорее: «Я, должно быть, вижу гладкий и стоящий прямо предмет из белого фарфора». Мы можем сказать, что движение ближнего к нам самолета кажется более быстрым, нежели движение отдаленного самолета, однако вряд ли скажем, что он имеет «более быстрый образ». «Выглядеть быстрее» — значит здесь «выглядеть так, как если бы он быстрее летел по воздуху». Разговор о видимых скоростях самолетов не является разговором о скоростях видимых образов самолетов.