Понятие сознания

Есть и еще одно возражение против возможности интроспекции, выдвинутое Юмом. Существуют такие состояния сознания, которые мы не можем хладнокровно изучать, ибо сам факт, что мы находимся в таком состоянии, исключает возможность быть хладнокровным, а возможность предаваться деятельности хладнокровного изучения исключает пребывание в подобном состоянии. Никто не сможет интроспективно изучать состояние паники или ярости, поскольку бесстрастность научного наблюдения по определению несовместима с состоянием паники или ярости. Сходным образом, поскольку приступ буйного веселья не сочетается с состоянием сознания трезвого научного наблюдателя, такие состояния тоже недоступны интроспективному изучению. Подобные состояния сознания, связанные с более или менее сильным возбуждением, можно исследовать только ретроспективно. Тем не менее, изданного ограничения не следует ничего ужасного. Мы располагаем о панике или радостном возбуждении не меньшей информацией, чем о других состояниях сознания. Если ретроспекция может дать нам требуемые данные для познания некоторых состояний сознания, то почему она не может обеспечить нас информацией относительно всех состояний сознания? Представляется, что именно на такую мысль наводит обиходное выражение «поймать себя на мысли о том, что делаешь то-то и то-то». Мы ловим себя на тон, что уже прошло. Я ловлю себя на том, что мечтаю о прогулке в горы, возможно, сразу же после того, как я начал мечтать; или я ловлю себя на том, что напеваю какую-то мелодию, только после того, как пропел несколько звуков. Непосредственно примыкающая во времени или отложенная ретроспекция является самостоятельным процессом; к ней не относятся трудности множественно разделенного внимания; она свободна от возражения, связанного с тем, что в состояниях сильного возбуждения мы не способны на хладнокровное наблюдение.

Поэтому частью того, что имеют в виду, говоря об интроспекции, является аутентичный процесс ретроспекции. Но в объектах ретроспекции нет ничего специфически призрачного. Точно так же как я могу поймать себя на мечтании, я могу поикать себя на том, что чешусь; аналогично тому, как я могу уловить себя произносящим внутренний монолог, я могу застать себя говорящим вслух.

Остается верным и важным, что мои припоминания всегда так или иначе выразимы в форме «вспоминаю, как я делаю то-то и то-то». Я вспоминаю не раскат грома, но то, как я услышал раскат грома; или я ловлю себя на том, что ругаюсь, но я не могу в том же смысле уловить ваше произнесение ругательств. Объектами моей ретроспекции являются элементы моей автобиографии. Но сколь бы они ни были личными, они вовсе не обязательно происходят только приватно или лишь в моем уме. Я могу припомнить, как я что-то видел и как я что-то воображал; мои внешние действия, равно как и мои ощущения. Я мог; сообщить результат вычисления, которое я проделал в уме, но могу также сообщить результат расчетов, которые я выполнил в тетради.

Ретроспекция несет на себе часть бремени, тяжесть которого пытались возложить на интроспекцию. Но она не может взять на себя все это бремя, особенно самую его философски драгоценную и хрупкую часть. Можно оставить в стороне то, что даже осуществленное по текущим следам припоминание подвержено испарению и искажению, и все равно, сколь бы тщательно я ни припоминал свое действие или ощущение, я все же могу ошибаться относительно его природы. Были ли вчерашние переживания, а которых я сегодня вспоминаю, подлинным сопереживанием или угрызениями совести, это не станет для меня яснее от того факта, что они сохранились в моей памяти как живые. Хроники не объясняют то, память о чем они сохраняют.

Автобиографичность ретроспекции не означает, что ока дает нам Привилегированный Доступ к особого рода фактам. Однако она действительно дает нам кассу данных, способствующих пониманию нашего поведения и характеристик сознания. Дневник является не хроникой призрачных эпизодов, а ценным источником информации относительно характера, ума и деятельности его автора.

(4) Знание о себе без привилегированного доступа