Поной-городок, Москвы уголок

       Как–то холодным ещё вечером я убирал у скотины. Накидав овцам сена, вышел из стайки и залюбовался закатом. Раскалённое докрасна небо дымилось, а самый его край, который касался земли, уже подплавился, подплыл янтарной жижей. И туда, в жидкий янтарь, медленно опускалось огромное, кроваво-красное солнце и словно само плавилось, таяло, как кусок масла на горячей сковороде. Последними лучами солнца, обливало ещё землю, багрово отсвечивало в окнах соседнего дома. Пробиваясь сквозь ползущий со стороны ночи холодный туман, оно бледно окрашивало угрюмые пахты, трепетало на заснеженных холмах. И от этого казалось, что камни шевелятся, что вся огромная гора тяжело ворочается в зыбком вечернем тумане, укладываясь на ночь. А на дворе в текучей мгле сумерек прозревают близкие белые ночи. Они ещё на подступах, но всё уже объято предчувствием удивления и перемен. Ещё недавно своим чередом склонялись дни и приходила ночь с темнотою, звездами, тяжелой сыростью на исходе и остывшими камнями у реки. И вдруг подкрались бесконечные, сквозные вечера; солнце уже давно – давно село, давно выгорел закат, но свет его неугасимо тлеет и мало-помалу с загадочным упрямством начинает прозревать, подниматься выше, выше, и в трепетных потоках его вспыхивает и так ярко горит Марс, будто его раздувают. И всё, что обращено в эту бессонную сторону, явно встревожено слепым неурочным светом, всё таит чуткую настороженность. А другая половина неба темна и непроглядна- там ночь, и потому двоится на белое и черное весь сумеречный мир: дома, деревья, заборы, даже столбы- всё с одного боку подсвечено, вроде присыпано ложным серебром, а с другого- сердитые потемки, которые тоже замышлены не для сна. День отстоял на славу- солнечный, яркий, искристо играли тугие снега, берущиеся в наст, звенькало из первых сосулек, загорчил первым подтаем воздух.

       За Поноем после заката долго томилось, впитываясь внутрь, долго потом уже новым, не зимним мягким пологом лежала по белому полю нежная синева. Но ещё до темноты взошло и разгорелось звёздное небо с юным месяцем во главе и пролился на землю капельный, росистый сухой свет. За беленькими тонкими занавесками в двух окнах, глядящих на Поной, мерцал под ранним месяцем ранний вечер. Сбилось со своего сияния электричество- и опять увидели небо, запотягивались, как всякая Божья тварка за солнышком, стали замечать, когда скобочка молодого месяца, когда полная луна.

      Весна наступила. Утром-солнце и мороз с еле заметной розовой мглой над тундрой, с лёгким инеем на прошлогодней траве, со звонким хрустом тонкого льда на снеговых лужах. К обеду небо синело, темнел за рекой березняк и начали течь ручейки. Зимняя дорога ледяной, порыжевшей от навоза (с осени навоз возили в лепёшках) лентой косо пересекала вытаявшие межи полей, а по сторонам на оголённых пригорках что-то клевали пуночки. По вечерам с табарканием летали куропатки, разбившись на пары. Снегу стало мало, да и он стал зернистым, без наста. На берёзах перед окнами упоенно заливались птицы. Небо почти чистое, лишь под самым горизонтом окаймлённое редкими облачками. Ещё только одиннадцать часов, а солнце парит, как в полдень, заливая светом всю округу нетерпимо ярко отражаясь в реке: там кружились и падали в воду чайки. Такой весны никто не помнил во всём Поное. Вышел на воздух и зажмурился – так неожиданно ярко и резко ударил в глаза свет. Казалось, всё солнце, стоящее как раз над горой, скатывалось с горы сюда. Снег пылал, искрился, а в лёгких тенях отливало мякотной синью.

      Тепло было весеннее, с запахом. На углу крыши у дома наплавлялась сосулька, на мелких от снега, проплешистых местах распрямлялся голубичник. Свежей, первозданной зеленью покрылись поля. От кипучих побегов молодой листвы курчавились деревья. Днём тёплый, пахучий, будто настоянный на цветах воздух дрожал от гула: всё живое неистово прославляло землю, солнце, жизнь. Над тундрой за рекой вставало солнце в полкруга и тени от берез отпечатались длинными пронизанные багрянцем. И небо розовело, и тундра, и птицы, перелетающие с дерева на дерево. Певучая звонкость как бы призывала к движению и радости. Небо перемигивалось звёздами. Тишина. Истома. Не жарко и не холодно. Солнце светит одинаково ярко и в полдень и в полночь. Всё- таки солнце-это прекрасно! Не вспоминаешь о нём в кромешной тьме и мёртвом электрическом свете полярной ночи. Всё некогда. А покажется добрый, сияющий диск над заснеженными сопками – и веселее застучит сердце навстречу весенним радостям. Откроешь утром глаза – не нужно тянуться к выключателю. Вместо жёлтого, опостылевшего за зиму света, комната наполнена пронзительным сиянием огромного, раздвинутого солнцем внешнего мира. Звенит прозрачный воздух под взмахами упругих утиных крыльев, по берегам речек и озёр важно разгуливают гуси, лебеди неторопливо опускаются на голубеющие воды и гордо поднимают свои головы. Всё это бывает в тундре только раз в году – весною.