Понтий Пилат

Немножко мемуаров. Я вырос и начал работать в брежневские времена. Тогда в обязательном порядке все должны были слушать «Свободу» и «Голос Америки». В Москве, кто не слушал, считался вроде как неполноценным, смотрели на него с сожалением. Сейчас врут, что эти станции глушили так, что слушать было невозможно. Свидетельствую: я легко ловил передачи на плохонький приёмник прямо в Москве. Но за пределами города слышимость, конечно, была лучше.

«Голоса» нам вдалбливали: в СССР обитают «узники совести», высоконравственные «батыры», они сражаются с иерархией КГБ, сражаются во имя счастья — и своего народа, и русского, и вообще всей планеты в целом. Словом, диссиденты — личности дальше некуда.

Ухом адепта суверенитизма этот эпос воспринимался прекрасно, отработан был до деталей.

Но стоило выйти на улицу, как сказка тускнела. Для наблюдения материал был обширный — по нашим дворам диссида шныряла во множестве. Даже в моём подъезде консьержкой работал еврей лет тридцати пяти, кандидат наук, ушедший с нормальной работы, с типичной физиономией «чего изволите?» — он всё что-то демонстрировал: печатал на пишущей машинке, что примечательно, быстро, и так всю смену подряд.

Смысл слова «демонстрировал» следует уточнить.

Чтобы понять диссидентскую субстаю, надо осмыслить ту функцию, которую они выполняли в планетарной «иудо-внутреннической» стае. Это не было противостоянием властям — о каком противостоянии «иудо-внутреннической» же партийной верхушке можно серьёзно говорить, когда все они были одного психотипа?

Евреи не только авторитеты для подавляемых ими исполнителей, но ещё легче управляемы сами (психоэнергетически) — это две стороны одной медали. И то, и другое качество — следствие преступного прошлого их предков (прежде всего при Аресте и Распятии).

Кривляния диссидентов в быту и их преувеличенные тюремные отсидки (информационный повод для рекламы) были нужны «иудо-внутреннической» стае отнюдь не для развала советского строя. При власти «иудо-внутренников» в Кремле символы уже забытого «внешнического» социализма могли быть сорваны ещё быстрее и без диссидентов. Кривляния диссидентов были нужны для другого. Игры в подполье, обмен «правоборческих» рукописей на присланные от «внутренников» деньги и шмотки были нужны для другого — для ещё большей дезориентации исполнителейпо всему миру. Чёрное выдавалось за белое, а белое за чёрное: самая гипнабельная субстая выдавалась за наиболее полное воплощение личностного начала, а метанация — за стадо.

Свержение советского строя — цель мелкая, значимая же — формирование всепланетной стаи: диссиденты использовались для достижения именно этой цели. Актёр, нисколько в свою роль не верующий, не всегда убедителен, к тому же все знают любовь актёров к проституированию, манипулированием же не понимающими своего назначения диссидентами легче было способствовать навязыванию исполнителям по всему миру таких представлений, что они не могли даже усомниться в благородстве «правоборцев».

Если что в истории с диссидентами и интересно, так это то, что никто из участвовавших в раскрутке «героического эпоса» профессионалов, а таких было вовлечено миллионы, не догадался о смысле происходящего — или не достало порядочности об этом сказать.

У россиян есть хотя бы оправдание: психологические знания были запрещены, Библию можно было купить только на чёрном рынке чуть ли не за двухнедельную зарплату, и т. п. Агитаторы за капитализм «равных» возможностей говорят, что там, где он реализован, имеются наилучшие условия для развития личностного начала — библиотеки, специалисты (скупленные по всему миру — из продажных, разумеется), свобода. Но где же результат? За что ни возьмись — всюду мрак. Пилатоненавистничество, свалка выдаётся за любовь, диссиденты-«толпари» оказываются выражением личностного начала, враньё на каждом шагу. Почему не нашлось ни одного журналиста, ни одного писателя, ни одного телеведущего и т. д., и т. п., который бы смог понять и сказать правду? Так что диссиденты, очистив от себя Россию, явно оказались среди своих.

Но мы начинали это отступление с анализа обоснованности слова «демонстрация» в применении к тому еврею-консьержке. Неужели этот кандидат наук был настолько невежествен, что ему было не по силам понять: с такой скоростью печатать, причём непрерывно всю смену, можно только «бульвар», да и то передирая чью-то работу?

По сути, он назойливо требовал, чтобы им восхищались живущие в нашем подъезде. Но тогда он опять-таки не допёр, что попал для этого не в самое удачное место.

Дело в том, что наш корпус был кооперативным от Академии наук. А все, кто там работал, были прекрасно осведомлены, чт`о есть еврейская нравственность в приложении к научной деятельности, в частности, в деле приобретения учёных степеней. Так что «демонстратор» нас, знавших о подводных течениях Академии наук, восхитить просто не мог.