Пообещай остаться моей

Идрис утвердительно кивнул. Конечно, спецслужбы Далмайи собрали о ней информацию, но досье оказалось очень тонким. Идрис прочитал его и остался в недоумении. А куда делся трастовый фонд? Где сведения о вечеринках, разгульной жизни, любовниках – верных спутниках жизни представительницы золотой молодежи? Вместо всего этого он узнал только о крохотной съемной квартирке в центре Лондона, о временных работах, сначала самых низкооплачиваемых, а потом заработки стали чуть больше, когда Саския отучилась на курсах административного управления. Единственный скандал семилетней давности, в котором фигурировало ее имя, был связан с ее отцом.

Ему не спалось прошлой ночью. Он никак не мог связать ту богатую и красивую девушку из Оксфорда, в которую едва не влюбился, с боровшейся за существование Золушкой.

– Мне жаль твоего отца. Знаю, как ты его любила.

– Жаль? – взвилась Саския. – Потому, что он был вором? Потому, что покончил жизнь самоубийством? Потому, что я всю жизнь обожала лжеца и мошенника? Оставь, Идрис. Я не нуждаюсь в твоей жалости, – пренебрежительно заявила Саския, вцепившись в спинку стула так, что побелели костяшки пальцев.

Идрис упрямо сжал губы. Значит, трус застрелился, оставив дочь расхлебывать заваренную им кашу.

– Но он же был умным человеком. Наверняка что-то тебе оставил. – Идрис не мог поверить, что у Тэда Харпера не было оффшорных счетов на подобный случай. Неужели он мог оставить дочь в нищете?

Саския энергично замотала головой.

– Он не оставил ничего, кроме позора и долгов.

– А твоя мать не могла помочь?

– Ты знаешь, что мы не поддерживали отношений. Они развелись, когда мне было три года. Она снова вышла замуж, создала студию йоги и не хотела быть замешанной в скандал. – Саския огорченно вздохнула. – Не знаю, может, она и не прогнала бы меня, окажись я у нее на пороге, но был еще и Джек.

Да, Джек. Теперь Идрис за него тоже отвечает. Три дня назад у него не было других дел, кроме виноградника и бизнеса, ну и редких встреч с матерью и вызволения отца из пикантных ситуаций. Теперь у него королевство, жена, ребенок и второй на подходе.

– Где его мать?

– Не знаю и знать не хочу. Боже мой, Идрис, эта женщина была любовницей отца. Я понятия не имела о существовании ее и Джека, пока она не появилась через неделю после смерти отца. Она пришла за деньгами. Узнав, что денег не будет, она бросила малыша в холле и была такова.

Идрис поморщился.

– И не было никого, кто бы мог помочь?

– Нет, – огрызнулась она. – С той ночи, когда не стало отца, я поняла, что могу рассчитывать только на себя.

Идрис замер. Он про себя прикинул, что ее отец ушел семь лет назад. Тогда же она бросила Оксфорд, а он разорвал с ней отношения.

Ему стало тошно от этих подсчетов. Он вспомнил ту ночь, когда она появилась у него на пороге, закатив пьяную истерику. Это было на нее не похоже, но он не стал разбираться. Он уже решил порвать с ней. Она отвлекала его от поставленных целей. Идрис просто прогнал ее, сказав, что между ними все кончено. Он судорожно сглотнул.

– Ты пришла ко мне в ночь, когда не стало отца?

Саския пронзила его испепеляющим взглядом.

– А что это меняет? Избитое клише – худший из дней жизни. Были и другие: когда я не дала боссу облапать меня в подсобке, когда я увидела, что Джек идет в школу в рваных башмаках, когда работала с высокой температурой, потому что временным сотрудникам не положен больничный, когда погибла Майя. Но тот роковой день мне не забыть никогда.

Ее признания жгли сердце Идриса. Его охватило чувство вины. А Саския продолжила исповедь:

– В тот день в университет пришла полиция, сообщившая мне о самоубийстве отца. Они сказали, что он был замешан в крупных махинациях и все его доходы могли складываться из нечестно заработанных средств. Я опознала тело, ответила на вопросы, пока могла говорить, ознакомилась с материалами следствия, доказывавшими его вину. Я, не помня себя, помчалась к тебе за поддержкой. Но тебя нигде не было.

Идрису все стало ясно. Он понял, что порвал с ней в день гибели ее отца. Но незнание не спасало от огромного чувства вины, охватившего его.

Справедливости ради, он должен был отметить, что все равно порвал бы с Саскией чуть позже. Это был уже решенный вопрос. Он слишком хорошо знал, что значит ставить чувства превыше долга. Его родители были тому примером. И он выбрал долг и ответственность, вернув имени Делакур былое уважение и известность.

– Я тогда думала, что ты меня любишь, – неожиданно спокойно сказала Саския. – Ты никогда не говорил мне про любовь, но я видела ее в твоих глазах, улыбке, чувствовала это в твоих прикосновениях.

Воспоминания нахлынули на Идриса.

– Возможно, так оно и было, – хрипло пробормотал он. – Если я вообще способен на это чувство.

Саския моргнула.

– Рада, что это не было игрой воображения.

– Саския, присядь, пожалуйста.

На этот раз она повиновалась и осторожно опустилась на стул. Идрис подал ей стакан воды. Он провел по лицу рукой, собираясь с мыслями.

– В ту ночь, когда ты приходила, мне звонила мать. Я всегда был и остаюсь самым разумным в семье и улаживаю все проблемы.