Пообещай

Сам того не замечая, Дарин принялся разматывать бинт с руки. Снял порядком замаравшуюся марлю, затем фольгу, под которой потела кожа, со смесью привычного равнодушия и раздражения уставился на ладонь, по которой, как ни в чем не бывало, перемещались точки. Как глубинные фонарики – прямо в мясе…

Очнулся, что кто-то может увидеть, спустя пару секунд, судорожно обернулся. На его руку, совершенно искренне распахнув от удивления рот, смотрел мальчуган лет десяти с ранцем за спиной.

Дар не удержался, хмыкнул:

– Классно?

Пацан с благоговением кивнул.

– Ага! Дядь, научи меня, что б такие же?

* * *

Если бы не дикие цены, которые отпугивали из «Ласточки» обыкновенных покупателей, если бы не пустые залы, если бы несвоевременное стечение обстоятельств в виде его жесткого решения ни за что не баловать себя иностранным пивом (знал, потом купит еще и еще), он ни за что бы не подошел к кассе именно в эту минуту и не услышал бы голос, заставивший его вздрогнуть.

– Вы меня не понимаете, не слышите? Почему Вы слушаете, но не слышите? – она говорила негромко и разочарованно. – Ведь люди сильны именно человечностью и гуманностью, а вовсе не грубостью и глухотой. Почему Вы не позволяете мне увидеть человека, который владеет всеми этими продуктами?

Эмия стояла по ту сторону касс. Он отлично ее видел, потому что «Ласточка» по обыкновению пустовала – голые транспортерные ленты, скучающие кассиры в количестве четырех человек. Все тетки, разожранные, как рыбы на тонне червяков.

– Простите, но директор уже ушел. И пускать к нему не положено.

– А к кому положено? У кого я могу попросить вот эту самую булочку?

– За эту булочку Вы можете просто заплатить. И тогда не придется просить.

– Но я хочу попросить, потому что платить мне нечем.

«Этой самой булочкой», завернутой в прозрачный целлофан, Эмия потрясла перед лицами двух хмурых охранников и старшего менеджера, которая с настороженным видом тыкала в кнопки сотового – видимо, вызывала «подмогу».

Дар не успел даже подумать, когда, оставив пельмени на ленте, вдруг понесся к охранникам. В три прыжка преодолел разделявшее их расстояние, с маху схватил Эмию за плечи и затараторил так гладко, будто с самого утра репетировал речь:

– Постойте, не зовите никого! Это моя… жена. Она не в себе, понимаете? Недавно стресс, большая потеря, иногда ведет себя странно. Давайте я заплачу за все, что она взяла, хорошо? Булочка? Что еще? Что еще ты брала?

Плечи под его рукой напряглись; Дарин, будто в замедленном воспроизведении пленки наблюдал, как разглаживаются лица на лбах охранников, как мелькает презрение и раздражение в глазах менеджера. Но рука, держащая телефон, опускается, убирает сотовый в карман – они поверили.

– Я больше…

– Т-с-с-с, дорогая, сейчас пойдем домой. Я за все заплачу.

– … ничего не брала.

– Хорошо. Я еще куплю пельменей. Вы нас извините, ладно? – это он парням с бирками на груди и дубинками за поясом. – Простите, большой стресс, не в себе. Забыла кошелек…

На него смотрели с сочувствием и облегчением – проблема рассасывалась сама собой.

– Ты снова забыла взять деньги, моя хорошая?

– Я…

– Пойдем, отойдем в сторонку, пойдем.

– Подожди меня здесь, хорошо?

Это он говорил ей уже на улице. Вечерело; моросил дождь.

– Зачем?

– Я сейчас заплачу за булку (оставил ее на ленте рядом с пельменями) и вернусь. Пять минут, хорошо?

Ему очень нужно было, чтобы она дождалась. Он и сам не знал, с чего испытал это странное чувство, когда увидел ее вновь, но ведь испытал! Удивление, радость, непривычную легкость, потому что вдруг окончательно убедился: Эмия не аферистка. Нельзя так играть! Жизнь научила его разбираться в людях, и выражение на лице Эмии, ее интонации… Боже, она либо действительно Эфина, либо полностью сумасшедшая, но он в любом случае больше не один. Пусть они дурные оба, но, может быть, если он попросит, она останется. Ведь она хотела, чтобы он показал ей этот мир? Он покажет.

– Я вернусь и дам тебе твою булку. И еще накормлю пельменями – ты когда-нибудь пробовала пельмени? Хочешь попробовать?

Он трещал, как пацан, случайно встретивший на улице свою первую любовь.

– Мне… булочку, спасибо. И я пойду – вечереет, еще ночлег искать.

– Хорошо, – она, конечно же, никуда не пойдет. – Только жди, ладно? Обещаешь, что дождешься? Скажи: «Даю тебе честное, Божественное».

Кажется, он нес чушь.

Настороженные серые глаза, забрызганное с одного бока бежевое пальто, холодные пальцы.

– Зачем так официально?

– Значит, дождешься?

– Дождусь.

И он, до крайности возбужденный, понесся обратно в «Ласточку».

* * *

Их диалог в темной прихожей звучал странно:

– У тела голова болит.

Он не успел даже разуться.

– У какого тела?

– У этого.

Эмия указывала пальцем на собственный лоб.

– Ах, у этого… – Дар вышел из ступора спустя несколько секунд. – Это потому, что ты сегодня ничего не ела.

– И вчера тоже.

– Тем более. И, наверное, почти ничего не пила?

– Почти.

– Раздевайся, проходи. Я сейчас найду таблетку.

– Станет легче?

– Станет. Особенно после пельменей.