— Я передумала, — Анита строго контролировала свой голос, даже свой взгляд, иначе от Стейфайнии осталась бы только горстка пепла. — Я не отдам своего ребенка в дом, который не уважает ни его, ни его дом. И я очень хочу услышать, твой ли приказ был — так поступить с ним в гареме, или это Старший просто не справился со своими обязанностями?
Она давала Стейфайнии возможность свалить часть вины на мужчин гарема и дать возможность Аните, как оскорбленной матери и Старшей госпоже, наказать тех по собственному усмотрению.
До Стефи медленно доходило, что она перестаралась вчера. Совсем забыла, что именно про госпожу Аниту ходили слухи, что за обиды своих мужчин она мстит. Вернее, она не забыла, она даже не вспоминала об этом, потому что та вела себя, как абсолютная уроженка Венги уже в неизвестно каком поколении. Если бы она не была так ослеплена экзотической привлекательностью ее сына… Вот зачем ей теперь эти проблемы? Она совершенно не хочет ссориться с влиятельной и мстительной Старшей. Конечно, подругами или хорошими знакомыми им уже не быть, но можно хотя бы стереть плохое впечатление… и, если для этого придется выпороть или похуже наказать мужчин — ничего страшного, выдержат. Тем более, объективно говоря, они все-таки перестарались — если бы Эрика не забрала мать, к нему пришлось бы вызывать лекаря, потому что выглядел он плохо.
В зал вошли двое посторонних мужчин. Никто бы не назвал их «парнями», это были практически старики — каждому не меньше сорока.
Старшему по гарему было уже тридцать два года, и в душе он считал себя перестарком, хотя ни за что не признался бы в этом никому и убил бы любого, кто так сказал. Кроме женщин, конечно… Он старался справляться со своими обязанностями, ловить желания госпожей, особенно будущей Старшей — ее тетя уже почти не интересовалась делами и выделяла госпожу Стейфайнию из ее сестер, практически уже назначив ее наследницей.
На пятки Старшему давно наступали более молодые и хваткие, но он не хотел в приют…
А вот у этих, вошедших, невзирая на возраст, не было в глазах этого страха брошенной собаки. Один, блондин, точно был местным, только непонятно, как он дожил до такого возраста — похоже, его и спутника очень ценят их госпожи, значит, с ними надо быть осторожнее. И вежливее, наверное. А второй-то явный инопланетник. Старший не мог объяснить, почему он так решил, но он был совершенно уверен. Инопланетник, столько лет проживший на Венге — вряд ли хоть одна госпожа выкрала бы или пригласила к себе инопланетника сорока лет отроду. И он на кого-то очень похож… на вчерашнего парня! Кстати, где он? Да, тот парень похож на визитера — сын, что ли? «Черная дыра, это пришли мои неприятности», — с тоской подумал Старший.
Не выполнить приказ госпожи он вчера не мог, но мог бы проследить за подопечными — можно было этого мальчишку просто трахнуть самому и застращать, как нужно вести себя с госпожой… что уж теперь, поздно об этом думать.
Брюнет-инопланетник уверенным шагом направился к Старшему:
— Поговорить надо. Есть здесь место, чтобы ни при всех?
Когда Стефи зашла в гаремный зал, от нее словно разлетались искры:
— Вы вчера покалечили сына Старшей госпожи! Я велела вам только разъяснить ему правила поведения в нашем гареме!
Старший смотрел на нее и не знал, что сказать. Ведь не будешь при всех рассказывать, что она велела на самом деле… каким бы ни было наказание сейчас, оно не сравнится с тем, которое последует, если он попытается уличить госпожу во лжи. Не просто какую-то из госпожей, а уже практически назначенную Наследницу. Он еще жить хотел. Он покорно опустил голову, признавая свою вину.
Понятно было, зачем она пришла. И ему было понятно, за кем. Когда он снова смог нормально дышать после удара инопланетника, который он пропустил, даже ожидая чего-то подобного, тот сказал ему медленно и раздельно, сдерживая ярость:
— Я убил бы всех в вашем гареме, вот просто бы убил, если бы я был один. Но, на твое счастье, пока не могу. А ты сейчас поверь мне, что будет гораздо лучше, если ты сам назовешь тех, кто был с тобой вчера в зале и издевался над моим сыном.
При этом второй, блондин, вставший у двери, смотрел таким взглядом, что Старший поверил — эти бы действительно дрались так, как не дерутся за место в иерархии, а так, как дерутся на каких-нибудь страшных планетах, с пиратами, например — насмерть.
Когда они наконец вернулись домой, Эмиль посмотрел на старшего ребенка, которого он всегда считал и своим сыном тоже, которого воспитывал и безумно любил, не меньше, а, может быть, больше, чем собственного сына и госпожу-наследницу, и попросил:
— Пусть он пойдет сейчас со мной, мы поговорим. Не волнуйтесь, госпожа, Крис — все будет хорошо. Я знаю, о чем говорить.
— Спасибо, Эль, — тихо ответила Анита, ласково проводя рукой по его волосам.
— Пойдем, Эрик, — Эмиль твердо взял того за руку, в то же время словно чувствуя, как рушится мир этого такого взрослого, на вид, парня, но, в то же время, такого еще ребенка для них, родителей.