Поп

Но бой получился не пустячным. Следом за мотоциклистами вскоре появился грузовик, а в нём отделение фрицев, человек пятнадцать. Хорошо ещё, что не матёрые эсэсовцы, а так, свежий набор. Перестрелка затянулась надолго. В самый разгар боя Луготинцев обнаружил неподалёку от себя двух новых бойцов, которые рьяно взялись стрелять по немцам. Он сразу узнал их — Федька Ильин и Володька Денисов. Вот только, помнится, Торопцев перечислял их среди полицаев. С некоторых пор шуцманов только так и стали звать — полицаями. Слово «полицай!» казалось более обидным, нежели «шуцман!».

— Вы с какого здесь рожна взялись? — спросил Лёшка, когда Денисов оказался совсем рядом.

— С вами вместе будем теперь воевать, — отвечал тот.

— Так вы ж в полицаях служили, сволочи!

— Не по своей воле. Нас Владыкин принуждал. А теперь, вот, сбежали. И к вам.

— Хрен с вами, воюйте пока. Там посмотрим.

Вскоре немцы, видя, что партизан в лесу много, а мотоциклисты с пулемётами перебиты, решили дать дёру. Оставшиеся в живых вскочили в кузов грузовика, и машина дала быстрый ход. Успели только вслед им всласть пострелять. На дороге и на обочинах остались лежать десять немецких трупов. Но и в нашем отряде были потери. Трое погибли, включая Клещёва. Трое были ранены — один в руку, один в плечо, один в челюсть.

— Зато, вот, у нас молодое пополнение, — сказал Луготинцев, не говоря ничего о том, что парни недавно ещё были полицаями. — И в бою хорошо отличились. Я рядом с ними был. Ручаюсь за товарищей. Мои односельчане. Это Володька Денисов, а он — Федька Ильин.

— Молодцы, — сказал Невский. — Только партизанствовать, братцы, это не только в немца стрелять, но и могилы копать. Даю вам поручение быстро выкопать могилу для наших погибших товарищей.

Схоронив убитых, отряд Наума Невского должен был немедленно уйти как можно дальше от места боя, потому что немцы непременно пришлют туда карателей. Шли весь остаток дня и половину ночи, покуда не объявили привал в надёжной чащобе, со всех сторон окружённой гнилыми псковскими болотинами. Там повалились и мигом уснули, не помышляя даже об ужине, настолько были все измотаны.

Утром развели костёр, сварили кашу, устроились завтракать. Во время завтрака Денисов рассказал о том, как хоронили полицаев, как отец Александр совершил неожиданный поступок.

— «Не стану, — говорит, — отпевать предателей Родины. Анафема! — говорит. — А вы все идите в партизанские отряды!» Вот мы и решили пойти по слову отца Александра.

— Ишь ты! — разозлился Наум Захарович. — Агитатора нашли! Попа! Вот дуралеи!

— Зря вы так, — насупился Денисов. — Хороший батюшка.

— Холёсий батюська! — передразнил его почётный разоритель храмов. — И что ж, не арестовали его после такой пламенной речи?

— Никто пальцем не тронул.

— О! Я же говорю, что он, курва, провокатор! Ему фрицы же и приказали такие слова произнести. Чтобы проверить, какая у сельчан будет реакция. Да другого бы за такие слова сразу к стенке поставили, и шабаш! В годину всенародного бедствия жирует на немецких харчах. Ну, ничего, найдётся у нас на него петля!

Потом Луготинцев тайком лишний раз предупредил новеньких:

— Смотрите, случайно не проболтайтесь, что и вы под Владыкиным ходили. Комиссар у нас суровый. Пощады тогда не ждите.

— Да уж видать, что за человек, — вздохнул Ильин.

— Зато он и личность при этом героическая, — добавил Луготинцев.

Но в душе у него постепенно накапливалась нелюбовь к Науму Невскому. Началось это после того, как тот отрезал Владыкину уши и нос. Никто бы в отряде так не поступил с пленным. Да и неумно это — жители скажут: «Чем же тогда эти партизаны отличаются от гитлеровцев?»

Отношение Наума к пленным нашим ребятам тоже сердило Алексея. И прежде всего потому, что сам Луготинцев вполне мог оказаться в Сырой низине, ибо когда он пробирался в свои Закаты, сто раз мог попасть в плен. Разве можно так однозначно говорить, что пленные — предатели Родины?

Потом эта история про храмы, которые Наум разрушал, в награду за то, что из Лямкина превратился в Невского. Как это так? Всё равно, что Клещёв, который натянул верёвку, когда вешали Владыкина, взял бы, да и вместо своей некрасивой фамилии присвоил себе красивую владыкинскую. Не нравилось это Лёшке, не ложилось на душу, не по-русски как-то. Невский — да не тот!

Для полной неприязни не хватало только одного, чтобы политрук был плохим бойцом. Но тут никаких неодобрений не получалось — воевал Захарыч храбро, плечом к плечу со всеми.

85.

Подошёл праздник Успения Божьей Матери, но отцу Александру его омрачил комендант Вертер. Батюшка собирался отслужить праздничную службу, как на Пасху и на Петропавловки, с общей исповедью и причастием, ведь теперь все были крещены им в лагере, с раздачей подарков и питания, ибо всё это было собрано, однако вышло совсем не так, как мечталось. Вертер строго-настрого запретил любое общение с заключёнными. Глядя на священника стальным ненавидящим взором, он бросал ему в лицо жёсткие немецкие слова, похожие на клёкот хищной птицы, а матушка Алевтина Андреевна переводила: