Поп

— Подразделение СС провело успешную операцию по ликвидации бандитского формирования. Это бандитское формирование совершило дерзкое убийство служащих отряда вспомогательной полиции села Закаты и пыталось совершить не менее дерзкое нападение на расположенный неподалеку отсюда германский аэродром. Перед вами трое партизан, захваченных в плен живыми. С ними девушка, которая оказывала помощь раненым партизанам. Вот имена этих людей по их собственным признаниям: Александр Табак, Игорь Муркин, Фёдор Ильин и Тамара Лебедева. Комендатура села Закаты Псковского бецирка рейхскомиссариата Остланд провела расследование по делу о бандитской деятельности этих людей и вынесла следующее постановление: приговорить Александра Табака, Игоря Муркина и Тамару Лебедеву к смертной казни через повешение. Если же в окрестных лесах будут продолжаться партизанские действия, подразделения СС вынуждены будут прибегнуть к карательным мерам против мирного населения. В данный момент приказывается привести приговор в исполнение.

По команде палачи поставили четверых приговоренных на скамью, накинули на шеи верёвки и затянули петли. Все четверо были вне себя от ужаса происходящего. Табак с трудом выкрикнул:

— Товарищи!..

Но на большее у него не хватило ни сил, ни голоса.

— Отец Александр, не смотри! — воскликнула матушка, пытаясь отвернуть мужа от страшного зрелища. Но он не подчинился ей, напряженно взирая на казнь.

Скамью выбили из-под ног казнимых, молодые тела неестественно вытянулись, дернулись и повисли. Отец Александр отчетливо увидел, как они словно бы откупорились, и нечто легкое и светлое метнулось от них в высь. Если бы он не увидел этого, то, быть может, сошел бы с ума.

— Пойдем, отец Александр, пойдем! — тянула его матушка.

— Пойдем, пойдем, — бормотал он, наконец покоряясь жене. — Инда еще побредем, инда еще побредем...

До самого дома он шел, тупо глядя перед собой, а возле крыльца вдруг тихонько запел:

— Со свя-ты-ми у-по-ко-о-о-ой...

Дома он сел за стол и так сидел, застывший, окаменевший.

— Помолиться надо, — робко предложила Алевтина Андреевна.

— Нет мочи, Алюшка, — тихо промолвил отец Александр.

Пришли дети, которым Ева все это время читала Димитрия Ростовского.

— А что такое? А что такое? — испуганно спрашивал Коля, пытаясь взять в свои руки холодную десницу священника.

Остальные — Миша, Саша, Витя и Людочка — молча и тихо смотрели, понимая, что произошло какое-то страшное событие и что они могут потерять своего заступника и кормильца, своего милого батюшку, который сидел за столом без кровинки на лице и, если бы не дышал, мог вполне сойти за покойника.

— Ну и нечего! — сказала матушка. — Дел по горло. Или помолитесь, или займитесь чем-нибудь.

— Отец Александр глубоко вздохнул и, наконец, вернулся к жизни:

— Встанем к молитве о убиенных.

Покуда они все вместе молились, явился полковник Фрайгаузен. Он тихо вошел, снял фуражку, тоже стал креститься. Отец Александр увидел его боковым зрением и, не оборачиваясь, спросил:

— Что вам угодно, герр оберст?

— Я бы хотел извиниться за то, что вынужден был...

— Вон отсюда! — тихо сказал батюшка.

— Я бы хотел передать извинения от лица всей комендатуры за то, что мы вынуждены были вас...

— Прошу вас, помочь! — громче произнес священник.

— Еще я хотел сказать, что просил разрешения...

— Уйдите! — воскликнул грозный протоиерей. — Я не могу вас видеть! Вон из моего дома!

— Простите... — Полковник удалился.

Матушка кинулась ему вдогонку.

— Аля, не смей! — крикнул ей отец Александр, но она не послушалась.

Витя так испугался, что заплакал. Тотчас вместе с братом заплакала и Людочка. Коля обхватил батюшку под коленками, как обхватывают мощный и надёжный ствол дерева. Саша и Миша тоже вот-вот готовы были разрыдаться. И только Ева проявила выдержку, взяла молитвослов и стала громко читать дальше.

Вскоре вернулась матушка:

— Отец Александр, прервись на минуточку. Он не сердится...

— Он не сердится! — пыхнул гневом батюшка.

— Он хотел передать, что добивался разрешения похоронить казнённых по-христиански, с отпеванием. Но ему категорически отказали.

— У кого же он добивался разрешения? У шутштафелей этих? Вот тебе и полковник! — не остывал гнев отца Александра.

— Полно тебе, Саша! — укорила его Алевтина Андреевна. — Иван Фёдорович из кожи вон лезет.

— Никакой он не Иван Фёдорович! А обыкновеннейший... Розенкранц и Гильденштерн, — припечатал батюшка.

86.