Поп Чира и поп Спира

Прошло несколько дней, а отношения не только нимало не улучшались, но всё более и более запутывались. Пера неукоснительно каждый день появлялся в доме отца Чиры и только раз, от силы два зашёл к отцу Спире. Матушка Сида убедилась окончательно, что никаких надежд больше нет, тем более что Юла по-прежнему оставалась тихой и сдержанной, особенно после вышеописанной сцены в доме отца Чиры. Матушка Сида злилась и недоумевала, как недоумевают, очевидно, и читатели, а посему автор обещает, что вскоре всё поймут в чем дело. В своё время он расскажет об этом, и читатели удивятся, конечно, ещё больше, как они сами до сих пор не догадались, что, как в романах говорится, сердцу не закажешь, а в песне поётся: «Дороже серебра и злата, что мило сердцу моему». И в то время как Юла, точно звезда, закатывалась за горизонт, Меланья поднималась всё выше и выше. Она вела себя с Перон так умело, умно, была так ласкова, что Пера впадал в тоску, если не видел её хотя бы полдня. Но уже и тогда, неведомо почему, приходила ему в голову страшная мысль: какое это было бы неописуемое горе, если бы отец Чира вдруг овдовел, то есть если бы у него, не приведи господь, умерла такая попадья! Пера чувствовал, что не мог бы этого пережить. И образ Меланьи становился ему ещё милей. Она к тому же очень растрогала его своими жертвами: из альбома были вынуты фотографии всех мужчин моложе пятидесяти лет; уланский, пехотный, артиллерийский и даже морской офицеры уступили свои места семинаристу Петару Петровичу, четыре его фотографии красуются теперь против её фотографий. Он приходил к ним каждый день, приносил книги, которые они вместе читали в огороде под ореховым деревом и вместе вздыхали в трогательных местах; голос Перы дрожал от умиления, а Меланья утирала нос тонким носовым платком, чтобы удержать потоки слез. Матушка Перса сидела тут же и слушала, надвязывая чулки своему благоверному, и хоть не плакала, но всё же удивлялась, как красиво умеют люди всё придумать и связать, будто сами там побывали! После чтения их ждал кофе, потом молодые люди отправлялись на улицу, гуляли перед домом и разговаривали — а разговору влюблённых нет конца. Выбежит Эржа и дважды и трижды доложит, что стол накрыт. Пера прощается, а Меланья его не отпускает и, бросив: «Скажи маме, что сейчас приду!» — продолжает гулять.

«Ну и ну! Нет у неё ни стыда, ни совести! — Диву даётся госпожа Сида, подсматривая сквозь дырочку в воротах. — Поглядите только — впилась в парня как клещ и не отпускает! Такая всю ночь готова шляться по улице. Жалко пария, а то спросить бы его: ежели он думает тут до свету разгуливать, так не послать ли ему рог ночного сторожа, по крайней мере мы знали бы в потёмках, который час!»

Снова выходит Эржа, приглашает и господина Перу ужинать, а он либо принимает приглашение, либо, вежливо отказавшись, раскланивается, пожимает руку и уходит. А Меланья стоит у полуоткрытой калитки и глядит ему вслед, пока он не завернет за угол, но, заворачивая, он оглядывается в последний раз и, видя, что она всё ещё смотрит ему вслед и машет платочком, машет ей шляпой; она скрывается за калиткой, а он уходит, припрыгивая от счастья, и то никого не видит, то здоровается с каждым встречным. А госпожа Сида только крестится, стоя перед щелью в воротах, крестится и удивлённо восклицает: «Ай да девка!»

Госпожа Сида не могла этого вынести, это мешало ей, вернее — нарушало её повседневный распорядок и шло в разрез с её привычками. Она привыкла сидеть по вечерам на скамье перед домом, здороваться с проходящими и поучать либо сидящую рядом Юлу, либо Жужу, которая обычно поливает улицу или полет траву, чтобы не сидеть без дела, ибо, как говорила матушка Сида, безделье — источник многих пороков. А вот сейчас, с тех пор как Меланья стала прогуливаться перед своим домом, ей приходится изменять этой многолетней привычке. Но уступить им, когда она является полноправной хозяйкой улицы перед домом и до самой её середины, — этого, видит бог, матушка Сида не желает и не позволит! Думала она, думала, как бы им насолить, и наконец придумала — и неплохо придумала.

В сёлах обычно не так уж много полицейских постановлений; собственно, они существуют в достаточном количестве, но их мало кто хоть сколько-нибудь соблюдает. Там что улица, что двор — одно и то же. Вот почему и в нашем селе не в диковинку, если кто-нибудь протянет через улицу верёвку и сушит белье. Правда, проходящие ругают верёвку и хозяина, но всё остается по-старому: кому как удобнее, тот так и поступает. А раз так, то вам сразу станет ясно, что сделала госпожа Сида. Все благоприятствовало выполнению её замысла: ей не нужно было никого спрашивать, чтобы осуществить задуманное, она могла всё проделать сама, потому что отца Спиры, как и отца Чиры, в селе не было: они уехали позавчера, и сколько пробудут в отъезде — неизвестно. Значит, всё как по заказу, отличный случай!