Читаем Поп на мерсе полностью

Но я вспомнил это не только ради бытописательства. Труповозка научила меня общаться с людьми. Не только из финансовых соображений, но и в первую очередь для обеспечения адекватного контакта. Потом мне это не раз пригодилось и при сборе анамнеза, и для решения разных конфликтов, и для многого другого.

<p>Про круглые глаза,</p><p>или Воспоминание о патане</p>

Сегодня я, похоже, ввел коллег в когнитивный диссонанс, явившись подтверждать свою высшую категорию по анестезиологии-реаниматологии в подряснике и с крестом. Если учесть, что хожу я пока с палочкой, то вид был преумилительный – во всяком случае, когда я вышел из кабинета, то увидел несколько пар круглых от удивления глаз.

Так на меня смотрели только в… Впрочем, по порядку.

Патанатомия (наука, изучающая патологические болезни и процессы. – Прим. ред.) мне не давалась. Ну не мог я все это запомнить! Честно пытался учить, но… Впрочем, морфологические дисциплины, где зубрежка – краеугольный камень, вообще были моим слабым местом. Это потом уже учебник по патанатомии и монография Цинзерлинга стали настольными книгами, а Давыдовского я почитаю наряду со столпами богословия. Но тогда – увы.

Да еще угораздило меня обрести на этой кафедре двух врагов, вернее врагинь. Обозначим их обеих буквами Л.К. Одна из них была сотрудницей и даже вела нашу группу, замещая во втором семестре нашу любимую преподавательницу с пушкинским именем, легшую на сохранение. Другая была аспиранткой кафедры детской патанатомии, чьей-то то ли дочкой, то ли внучкой, и отличалась редкой некрасивостью. Не уродством, а именно некрасивостью. А в нашей группе девчонки были как на подбор. И я в этаком розарии… Может, по этой причине, может, по какой-то иной, но эта Л.К. питала ко мне необъяснимую ненависть. Нелюбовь же второй, старшей Л.К., объяснить было еще сложнее – у нас даже были общие приятели. Но не сложилось.

Итак, наступает летняя сессия, а я в патанатомии ни бум-бум. И возникает у меня гениальная идея – сдать досрочно вместе с общественными деятелями. В то время комитет ВЛКСМ (Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодежи. – Прим. ред.) подавал списки своих деятелей на досрочную сдачу экзаменов, мотивируя необходимостью подготовки к стройотрядам. Естественно, что сдавали все хорошо. Членом комитета я тогда не был, но друзей было много, поэтому в списки я попал.

Однако Господь видит все, и я попал на этой досрочной сдаче к человеку принципиальному – доценту Т. Ф. Когой, которая и поставила мне заслуженную пару.

Делать было нечего, пришлось готовиться. Я наизусть выучил все макро– и микропрепараты, вплоть до трещинок в банках и потертостей на стеклышках. Но теория не влезала в голову. Когда на кафедре появилась моя любимая (ну та, с пушкинским именем) преподавательница, я спросил ее о своих шансах. Шансы оказались неутешительными. Внутренние дрязги кафедры наложились на подрывную работу моих врагинь, поэтому никто из преподавателей, принимающих экзамены, у меня их принимать не хотел (а сама Т. Ф. Когой заболела и больше уже на работу не выходила).

«Так что придется тебе сдавать Бабке!» – подытожила беременная красавица страшным голосом. Бабка – это было страшно. Татьяна Евгеньевна Ивановская, бессменная заведующая кафедрой с 1955 года и обладательница зловещей клички Бабка вызывала ужас среди студентов. Ученица великих патоанатомов Давыдовского и Скворцова, корифей детской патанатомии, она ничего и никого не боялась, ее невозможно было разжалобить ничем, и про нее ходили слухи, что она даже приходит ночами в свой любимый морг Морозовской больницы. Ей тогда было не так много лет – всего 72 (а дожила она до 90-летнего возраста), но худоба и трость делали ее старше, поэтому в глазах студентов она выглядела если не основательницей, то как минимум первой студенткой Высших женских курсов.

Известие об ужасных перспективах меня удручило. Хихикающие рожи обеих Л.К. сопровождали меня при каждом походе на кафедру, и тогда я решил, что будь, что будет: Бабку мне все равно не миновать.

Наступил день экзамена. Я вытянул билет (как сейчас помню, первым вопросом была скарлатина, а вторым – лимфогрануломатоз) – одна Л.К. была на билетах, а вторая – на зачетках – и пошел готовиться. В голову ничего не приходило. Я тоскливо сидел и прикидывал, через какое время я выйду отсюда с очередной двойкой и пойду пить пиво на Даниловском рынке.

А БАБКА была в ударе. Пять двоек подряд – это вам не шутка. И вот вражина Л.К. приглашает меня к экзаменатору. Понятно, к какому.

Препараты я ответил быстро. Надо было приступать к билету. Вариантов, собственно, приходило в голову только два: либо сразу отказаться, либо попробовать на авось. Решил пойти вторым путем – «погибаю, но не сдаюсь!»

Перейти на страницу:

Все книги серии За кулисами медицины

Менты, понты и «Скорая помощь». Медицинские рассказы священника-реаниматолога
Менты, понты и «Скорая помощь». Медицинские рассказы священника-реаниматолога

Мы живем в настоящем времени и быстро забываем, что и как было буквально 10 лет назад. А вот врачи помнят. И лихие 90-е, когда можно было приехать к пациенту на вызов и… пожарить у него яичницу, пока прокапает капельница. И суровые 2000-е, в которые было почти невозможно перевести пациента из областной больницы в столичную, что нередко оканчивалось трагедией. И забавное недалекое прошлое, когда врачам вместо коньяка и конфет вдруг стали дарить весьма необычные сувениры, например мозги. Новая книга отца Феодорита, а по совместительству врача «скорой» Сергея Сеньчукова вновь окунет вас в мир, когда о ковиде еще не было слышно, и заставит улыбнуться, вздрогнуть, а где-то и ужаснуться тому, что было раньше.

Иеромонах Феодорит , Сергей Валентинович Сеньчуков

Юмористическая проза / Истории из жизни / Документальное

Похожие книги

Адриан Моул: Годы прострации
Адриан Моул: Годы прострации

Адриан Моул возвращается! Годы идут, но время не властно над любимым героем Британии. Он все так же скрупулезно ведет дневник своей необыкновенно заурядной жизни, и все так же беды обступают его со всех сторон. Но Адриан Моул — твердый орешек, и судьбе не расколоть его ударами, сколько бы она ни старалась. Уже пятый год (после событий, описанных в предыдущем томе дневниковой саги — «Адриан Моул и оружие массового поражения») Адриан живет со своей женой Георгиной в Свинарне — экологически безупречном доме, возведенном из руин бывших свинарников. Он все так же работает в респектабельном книжном магазине и все так же осуждает своих сумасшедших родителей. А жизнь вокруг бьет ключом: борьба с глобализмом обостряется, гаджеты отвоевывают у людей жизненное пространство, вовсю бушует экономический кризис. И Адриан фиксирует течение времени в своих дневниках, которые уже стали литературной классикой. Адриан разбирается со своими женщинами и детьми, пишет великую пьесу, отважно сражается с медицинскими проблемами, заново влюбляется в любовь своего детства. Новый том «Дневников Адриана Моула» — чудесный подарок всем, кто давно полюбил этого обаятельного и нелепого героя.

Сью Таунсенд

Юмор / Юмористическая проза