Попаданец на гражданской. Гепталогия (СИ)

— Ротмистр, Павел Дмитриевич, всего лишь ротмистр! И в генералы отнюдь не стремлюсь, так что не повышайте меня в чине. А вы попробуйте догадаться, в чем причина не только моего удивления.

— Даже понятия не имею, Константин Иванович, — Яковлев поблескивал хитрыми глазами через пенсне.

Ермаков все прекрасно понял — вскрывать первым карты эта хитрая бестия не будет. А разговор с таким человеком всегда напоминает драку на иглах — убить не убьет, но неприятно, и опасаться стоит. Правда, на всякого хитреца есть действенный прием — отбросить иголочки в сторону, достать тяжелую дубину и шандарахнуть с размаха, от всей широты души, по хитрой головушке. Чисто русский приемчик…

— Без вашей прямой поддержки все это дело с Политцентром не заварилось бы. Давайте начистоту, — Ермаков многозначительно положил ладонь на толстую папку. — Вы выполняли все установки вашей партии и всячески вредили по мере своих сил и должности белому движению в целом. Всячески вредили, начиная от срыва поставок вплоть до зачисления в отряд особого назначения пленных красноармейцев и других противников белого дела. Конечно, вы можете сказать, что спасали им жизнь, проявили гуманизм, так сказать…

— Вредил по мере сил, — Яковлев задумчиво прожевал эти слова, как бы пробуя их на вкус, и поднял взгляд на ротмистра. — Вы это точно подметили, ваше превосходительство. Я не люблю правительство Колчака и считаю его вредоносным для будущего России. И скрывать от вас этого не буду!

— Но я же не социалист и ваши взгляды отнюдь не разделяю. А о них, как и о вашей деятельности, я сейчас изрядно осведомлен. Как вы думаете, от кого я получил столь подробную на вас информацию? Смею вас заверить, что я им верю, лгать они мне просто не могли! Есть методы…

— Почти все члены Политцентра вами арестованы и дают признательные показания, в том числе на меня. И я понимаю их. Тот же капитан Калашников узнал, что такое ваши методы. Грешен человек, и слаба его плоть…

— А вы не боитесь, что через минуту эти методы могут быть опробованы на вас, причем совершенно законно. Любимый большевиками писатель Алексей Горький когда-то громко заметил, что если враг не сдается, то его уничтожают. А гражданская война сантиментов не терпит…

— Боюсь! — совершенно искренне ответил Яковлев и вытер платочком пот со лба. — Кровь вы проливаете без раздумий, одна ваша децимация чего стоит! Но есть надежда, что не для пыток меня сюда привели, у вас ведь были возможности еще вчера меня арестовать и держать вместе с другими.

— Такая возможность у меня и сейчас есть, но я не стал к ней прибегать. Вы умный человек, а потому не могли не понять, что с приходом Политцентра к власти вся ваша жизнь полетит коту под хвост. Хотите узнать, что вас ждало в этом случае?

— Я буду вам признателен, — Яковлев удивленно посмотрел на ротмистра. Вот только что-то такое было во взгляде непонятное, мутное и отнюдь не банальный страх или любопытство. Так смотрят люди, которые пришли к какой-то все объясняющей мысли.

— Представим, что мое столкновение с чехами и НРА закончилось поражением моих частей. Власть Колчака низложена, но Политцентр через недельку-другую большевики пинают под зад, на всю вашу демократию они плевать хотят. Вы им не союзники, вы же интеллигенты слюнявые, коты пакостливые. Ленин про вас хорошо сказал — «они думают, что они мозг нации? Они не мозг, они дерьмо». Сказано, как припечатано. Вас не коробит?

— Отнюдь. Тем более что, по сути, верно сказано.

— Даже так?! Но вернемся к вам… Вам, любезный Павел Дмитриевич, пришлось бы бежать, устроились бы конторщиком на КВЖД, благо документики на фамилию Дунина вы себе приготовили и подвизались бы на работу в красной разведке. Дело-то житейское — кушать хочется, а коммунистам плевать на ваши революционные заслуги. Ну а в 1922 году вам бы разрешили вернуться, и вы с радостью приехали бы. Вот только большевики эсеров к тому времени изничтожать будут, как бешеных собак. Зачем им постоянный нож под боком, да и лавры победителей делить не хочется. А в застенках вы и года не протянули бы — в один прекрасный день насадили бы вас ребрами на крюк, чтоб подыхали мучительно и долго. А в газетах напечатают — так, мол и так, по приговору суда расстрелян видный колчаковский деятель, губернатор Яковлев. И рядышком ваши братья эсеры, кто вовремя не ссучился и в партию Ленина не записался, с такими же ярлыками отпетых контриков. И зачем вам было нужно Колчака свергать, непонятно…

Ермаков кривил губы, глядя на белого как снег губернатора. И чего это он так испугался, болезный, неужто поверил. Константин сразу же мысленно списал Яковлева в расход, ибо пользу такой вряд ли принесет…

— Кто вы, генерал? — Яковлев поднял глаза, и Ермаков опешил — страха в них не было, а одно жгучее любопытство.

— Я же вам сказал уже, я ротмистр, а не гене…

— Вы не ротмистр Арчегов, в этом я сейчас полностью убедился. Прошу вас — не трогайте свой пистолет, у меня нет оружия. К тому же вы меня можете убить голыми руками. Прошу вас ответить, а потом убивайте!