Попаданец на гражданской. Гепталогия (СИ)

— Не там, — усмехнулся старик, — а на отдалении большом. Туда ни зверь не суется, ни птица. Токмо людишки могут по незнанию да скотина по своей дурости залезть, себе на погибель.

— А на что похоже это «Чертово кладбище»?

— Рассказывать долго, лучше увидеть. Я твой отряд туда, вашбродь, сам отведу, благо дорогу не забыл. Вначале через тайгу проберемся, а потом словно стежка пойдет, идти легко станет, ни кусты, ни деревья на ней не растут. Прямиком идет к поляне, у нас ее «чертовой дорожкой» именовали. Думаю, и сейчас она такая…

— Ты там часто был?

— Нет, раза три водили дед и отец по молодости, но дорогу туда не забыл. Да и все приметы до сих пор помню. Вдоль Ковы дня два быстро идти, без роздыха. А там в сторону свернуть, к «стежке» этой. Так что догоним красных, не сумневайся!

— А если прямо?

— Так до Братского селения добраться можно, мы туда частенько скот гоняем. До войны, конечно, было. А там прямо живыми тушами стройщикам Мамырьского тракта и продавали. Охотно брали — народа трудилось много, работа трудная, мясо нарасхват шло.

— Понятно, — улыбнулся Коршунов и снова налил чаю. Такое уж в Сибири царит чаепитие, самовар за самоваром ставят — долгое, как зимняя ночь, и сытное. Со сладкими заедками, колотым сахаром, вареньем, расстегаями, шаньгами, пирогами да кренделями.

— А с энтими что делать будете, вашбродь? На распыл пустим? — деловито спросил старик о судьбе плененных красных, но без отчетливого интереса, так, по-крестьянски обстоятельно.

— У кого руки по локоть в крови, того да. Но после суда в уезде. Тех, кто замаран чуть-чуть, по деревням отправим, пусть там селяне сами решают. А баб с детишками томить не будем — по домам развезем.

— Так это женки головки…

— А при чем бабы-то? Мы с ними не воюем, за чужие грехи лютовать не станем в отместку. А их батюшка сразу разведет, ибо нельзя жить с мужиком, что заповеди Божьи отринул и кровь, словно упырь, льет.

— Добро, — глухо отозвался старик. — То по Божьему закону. Я смотрю, у тебя в отряде наши ковенские мужики да невонские есть.

— В стражу все записались — пятерка золотом в месяц положена, и каждый свою долю добычи получит, как Бурлова прищучим, лошадьми там, имуществом всяким.

— Ага, — с нескрываемым удовлетворением крякнул хозяин. — Так мы в селе тоже за царя и советскую власть держимся, только много энтих партизан было, вот боя и не приняли. А так завсегда помочь власти готовы. Десяток наших мужиков в стражу эту хучь сейчас запишутся. С германцами все воевали, с крестами-медалями, один даже унтер, а сын мой меньшой ефрейтора при царе Николае получил. Стрелки все призовые, соболя в глаз бьют. Винтовки и обмундировка своя, нам бы только чудную одежку с пятнами получить у тебя, дюже она хорошо в тайге скрадывает. Ты не сомневайся, вашбродь, — прищучим шайку!

Старик сжал свою мосластую ладонь в крепкий кулак, похожий на десятифунтовую гирю.

— Там жандармский офицер, поручик Касатонов, к нему мужиков отправь, он все оформит, — только и сказал Коршунов, глядя на здоровенный кулак. Да, такие мужички-таежники любого партизана прижмут, сдавят, как клопа, так что брызги во все стороны.

— Хорошо, вашбродь, благодарствую!

Старик легко поднялся из-за стола и ушел, а Коршунов взял с блюда расстегай, укусил за угол — вкусно и подумал, что, скажи ему кто в прошлом декабре, что он сам воевать будет «за царя и советскую власть», в жизни бы не поверил. А тут так дело повернулось, что в селах ненавистную земщину отменили и «советы» крестьян приказали спешно собрать, в которых были бы не горлодеры с голодранцами, а крепкие и степенные мужики, такие, как этот хозяин.

Само слово «совет», введенное царем Михаилом Александровичем и Земским собором, отнюдь не тождественно сейчас прежнему «совдепу». А как иначе — старики в станицах завсегда «советуются», и прежде при царях Государственный Совет имелся.

Зато против такого лозунга ни один красный отряд не устоял — за полгода всех под корень извели. Остались только мелкие шайки, против которых сами же селяне воевать принялись. А значит, в самые ближайшие дни полученный приказ он выполнит, и отряд Бурлова, наделавший немало бед на Ангаре, будет уничтожен…

Москва

— Лев Давыдович, вы опять за старое принялись? — искусственно недовольным голосом произнес Арчегов, глядя на улыбающегося Троцкого. Будто не было трех месяцев расставания, одни сплошные именины сердца с этим «львом революции».

Взять бы его за ногу да макушкой крепко об пенек вдарить, чтоб мозги землю забрызгали!

Но нельзя, дипломатия, а потому приходилось улыбаться. Впрочем, и сам Троцкий вряд ли испытывал к нему хоть какую-то симпатию, ибо врага можно уважать и побаиваться, но никак не любить.

Это чувство вообще отсутствовало между переговаривающими сторонами. Но волей-неволей им приходится наступать на горло собственной песне — хочешь или не хочешь, но нужно как-то договариваться, причем на совершенно противоположных интересах.