Попаданец на гражданской. Гепталогия (СИ)

— Владимир Оттович, — адмирал повернулся к Миллеру. — Позвольте поздравить вас капитаном второго ранга, который вы давно заслужили. Председатель Совета министров Вологодский подписал ваше производство в этот чин. Как и ваше, Петр Игнатьевич! Так что примите мои самые искренние поздравления, господа!

— Служим царю и Отечеству! — громко ответили офицеры по уставу. А их лица помимо воли осветились радостными улыбками. И Смирнов решил этим воспользоваться, дабы еще более увеличить рвение моряков.

— Владимир Оттович, — обратился он к Миллеру, — на подготовку к походу отвожу вам трое суток. К концу октября ваш отряд должен быть снова в Сретенске, где катера встанут на зимовку. Но вам от устья Шилки предстоит обратный путь к Благовещенску с мониторами и канонерками.

Смирнов посмотрел на удивленное лицо офицера и спрятал улыбку в усах, которые он отращивал с зимы. Так уж повелось на флоте, что усы были привилегией офицеров, а борода для адмиралов. И обязанностью, от которой многие с удовольствием избавились, как только царь отрекся от престола. Но теперь все вернулось на круги своя, и флотские офицеры снова принялись холить и нежить свою «растительность».

— Вы распорядительный и энергичный офицер, и я принял решение назначить вас командующим, ибо на флоте не должно быть начальников — мы не канцелярия — Благовещенской базы и порта, с передачей под ваше управление Шилкинского, Аргунского и Верхне-Амурского отрядов. Последний самый сильный — кроме катеров и пароходов, в него входит 3-й дивизион канонерских лодок и два монитора. Кроме того, будет передан батальон морской пехоты. Приказ я подпишу по вашему возвращению сюда. Да, по новому расписанию сия должность подразумевает орлов на погонах. Так что все зависит только от вас. Вы все поняли, Владимир Оттович?!

— Так точно, ваше превосходительство!

Смирнов улыбнулся, глядя на побагровевшее от потрясения лицо Миллера — тот не мог поверить, что крепко ухватил синюю птицу Фортуны за пестрый хвост. Вот это и есть, как часто любит весьма странно приговаривать генерал Арчегов, «материализация духов и раздача слонов».

Бреслау

— Ферфлюхте!

Гауптман Хайнц Гудериан морщился от боли, баюкая на перевязи раненую руку. Повезло, что клинок вскользь пошел, стесав только кусок мяса, а мог бы и всю руку начисто отрубить.

От его роты остались жалкие ошметки, и теперь, сидя под сосной, он вспоминал все перипетии столь неудачно сложившегося для его разгромленного и начисто истребленного полка боя.

— Доннерветтер!

Капитан выругался еще раз, облегчив крепким словом душу. Русские оказались совсем не тем противником, к которому он привык, тем паче зная по прошлогодним боям в Латвии. И тут капитан произнес такие слова, что не каждый флотский боцман имеет в своем лексиконе.

На этот раз офицер недобро помянул коварных латышей, которые, испугавшись красного нашествия, попросили немцев защитить их, а взамен щедро пообещали каждому германскому солдату солидный участок земли в пять-шесть акров, полноправное латышское гражданство и прочие блага, с новым статусом связанные.

Немцы размышляли недолго — жизнь в голодной и униженной Германии, где булка стоила тачку обесценившихся марок, их не прельщала, а потому зольдатен примкнули к своим винтовкам «маузер» длинные кинжальные штыки и быстро вышибли красных из Риги. А затем с боями погнали хваленых большевистских латышских стрелков до Пскова. На этом война и закончилась — Москва признала независимость Латвии.

Однако предвкушение долгожданного счастья на новой родине и мечтания о собственном хуторе вскоре рассеялись, как дым, как утренний туман над речкой — быстро и без остатка.

Латышский сейм без капли стыда и совести заявил, что раз Антанта приняла решение, по которому все соглашения с немцами являются недействительными, то и Латвия оные соблюдать не будет и показала немцам хороший кукиш. А чтоб зольдатен войну не устроили, в Двину вошли английские крейсера — пушки всегда и во все времена являлись хорошим доводом к рассудку. И обманутые немцы смирились, но очень нехорошо отзывались о латышском коварстве…

— Герр гауптман, они все идут и идут… — Тихий голос ефрейтора вывел капитана из воспоминаний, и он посмотрел на дорогу, которую было хорошо видно от опушки, где под прикрытием густых кустов лежали два десятка уставших солдат «черного рейхсвера».

Гудериан поднес к глазам добрый цейссовский бинокль — длинная колонна красной кавалерии время от времени разрывалась пароконными повозками и орудийными запряжками.

Иногда шли и стрелки, от роты до батальона, довольно быстро, почти не отставая от конных. В марше все было продумано до мелочей и порядок не хуже знаменитого немецкого орднунга.

Как это не походило на рассказы бывалых ветеранов о безумных русских атаках на Стоходе в «Ковельской мясорубке» или под Барановичами, когда здоровенных русских гренадеров немецкие пулеметчики валили гроздьями на проволочных заграждениях.