Попаданец со шпагой-2

Тормознули ребята. И ещё минуток с пять переминались с ноги на ногу в ожидании... Зря ожидали. Блеф это был. Пустышка. Именно для того, чтобы постояли под огнём Одиннадцатого и Тридцать шестого егерских, а заодно и всей артиллерии центра. А ведь дистанция хоть и не картечная, но и гранаты немало народу выкосили, да и молодцы-егеря имели уже практически убойную дистанцию, когда могли выцеливать вполне конкретных людей, а не тупо палить по надвигающемуся строю.

В результате, когда французским (и прочим) офицерам, удалось-таки двинуть на рубеж перехода в атаку подчинённые им силы, те были уже если и не «огрызком» от исходного, то, во всяком случае, весьма сильно потрёпаны.

Стоящим во вражеском строю, наверняка до жути хотелось разрядить свои ружья в спины моих удирающих ребят, и плотный залп практически стопроцентно разорвал бы минёров в клочья. Но нельзя — это бы значило либо перезарядку под огнём наших егерей, то есть ещё несколько десятков жизней в обмен на две, либо атаку на наши полки не с ружьями, а с «пиками».

А одиночные выстрелы даже самых лихих стрелков по «бегущей и петляющей мишени» — совершенно несерьёзно. Из положения стоя к тому же, и в достаточно невротическом состоянии...

Тронулись, вражеские колонны. Пошли, поняв, что очередного фейерверка не будет.

Неправильно поняли — последний подарок был им всё-таки припасён: на данном участке находилось только два фугаса, но и их хватило для соответствующего воздействия: земля встала дыбом перед наступающими. Казалось, что сама планета швырнула им в лицо и прочие части организма ту щебёнку, что закладывали мои ребята в эти самые фугасы. Можно сказать, что в упор наступающим выпалили сразу две «Царь-пушки». Картечью. Каменной.

В строю врага образовались практически два «коридора»...

И сразу плотный залп нашей линейной пехоты...

Как выяснилось позже, именно полковник Айгустов, командир Либавского пехотного, не стал дожидаться команды сверху и приказал атаковать...

Его подопечные ринулись в контратаку на слегка замявшегося противника. Через пару минут примеру либавцев последовал Софийский пехотный, а за ним и Московский. Командиру Псковского, ничего не оставалось, как присоединиться к общему порыву дивизии...

— Что они там творят! — в сердцах крикнул Дохтуров. — Приказано было стоять, а не атаковать! Сомнут же сейчас дураков!

— Не скажите, Дмитрий Сергеевич, — отозвался кто-то из окружения командующего корпусом, — наши молодцами держатся. Здорово врезали французам...

— Может да, а может, и нет, — оборвал оппонента генерал. — Так рисковать нельзя! Капитан Демидов!

— Слушаю ваше высокопревосходительство! — немедленно подскочил я к командиру корпуса.

— Бригаду Скалона туда, — и протянутая рука указала приблизительное место дислокации драгун на ближайшее время. — Адъютанта я всё равно отправлю, но вы обещали более быстрое средство оповещения...

— Разрешите выполнять?

— Приказываю выполнять!

Вполне разумное решение: либо прикрыть возможное место прорыва кавалерией, либо приготовить её к преследованию разбитого противника.

Ведь это готовый к обороне строй линейной пехоты практически непрошибаем для кавалерии (исключая кирасир) — там и дружным залпом встретят, и ощетинятся штыками так, что не подберёшься...

А вот пехота врага, только что смявшего боевые порядки твоих мушкетёров или егерей — совсем не свернувшееся для обороны от кавалерии каре: заряды расстеляны, строй нарушен... Рубить такое для конников — одно удовольствие...

Пяти минут мне хватило, чтобы добежать до Афины, и доскакать в указанное генералом место.

Две ракеты белого дыма, ушли в небеса ещё через минуту. (Чёрный дым был бы сигналом Сумскому гусарскому).

Ещё десять минут, и кавалерийская бригада, увидев сигнал, стала выходить на исходные...

Они шли галопом. Все как один, на серых лошадях.

То есть не вся бригада на серых, и не все галопом, но те полтора десятка всадников, что неслись впереди основной колонны, сидели именно на серых.

Когда подскакали, стало понятно, что это музыканты.

Полковой, или бригадный оркестр.

Построились не сходя с коней, отдышались... И, дождавшись приближения Иркутского драгунского, именно, (извините за плагиат, Михаил Афанасьевич) «урезали» марш.

И какой марш!

Ай да Серёга! Ай да сукин сын!! Ай да умница!!!

Пусть это было и не исполнение на уровне даже небольшого духового оркестра двадцатого века, но «вставило»! Даже мне.

Пусть не было геликона, но трубы, валторны, фаготы и флейты, сумели передать главное — настроение.

Над полем боя (вернее в ближнем его тылу) зазвучала самая (на мой взгляд) гениальная музыка из всего, что создали все композиторы мира от его сотворения и до наших дней. Музыка, не способная «не зацепить» солдата идущего в бой.

Пушечная канонада, ружейные выстрелы, были просто органичной «приправой» к главному «блюду» в, так сказать, «акустическом» смысле:

Все ближайшие окрестности, перекрывая грохот взрывов, накрыли звуки бессмертного «Прощания славянки».