«Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го

Вернувшись к себе, начать работу я смог не сразу — слишком много мыслей крутилось в голове после совещания у Лаврентия Павловича. Судя по тому, что я услышал на совещании (вернее, тому, что там не прозвучало), к немцам попали только сами «артефакты», без бумаг, которые тоже находились в сумке Транеева. Хоть в этом повезло. В ином случае трудно представить, куда мог завести «сумрачный германский гений» специалистов Канариса при наличии допросных листов и документов нашей группы! Да и моя фамилия в тех бумагах была. Вот был бы сюрприз для немцев! С трудом, но удалось выкинуть лишние мысли из головы, и я наконец приступил к работе. После нахождения Максимова количество бумаг изменилось. К несчастью для меня, в сторону увеличения. Теперь добавились сводки от особистов, контролирующих госпитали и больницы. Особый упор делался на больных, потерявших, частично или полностью, память. Я с ужасом заметил, что стопка справок из госпиталей почти превышает все остальные бумаги! Неужели так много случаев потери памяти? Я даже не представлял, насколько это частое явление. Зарывшись в бумаги, просидел до самого вечера. Ничего интересного для нас не нашел, но чувство удовлетворения присутствовало. Хоть я и один, пока справляюсь. Опечатав кабинет, направился домой. Снова два сержанта сопровождали меня до квартиры и запустили домой только после того, как один из них дал добро, предварительно осмотрев квартиру. Наскоро перекусив, принял душ и завалился спать в зале.

Следующая неделя была скучной. Никаких совещаний, находок и происшествий. Рутина. А утром 12 июня меня вызвал Мартынов. Александр Николаевич встретил меня в хорошем настроении:

— Проходи, проходи. Пока присядь, я бумаженцию закончу, и пойдем. — Таким Мартынова я еще не видел. Нет, веселым и радостным он бывал довольно часто. Но настолько — ни разу!

— Товарищ майор, а что случилось? По какому поводу такая радость? — Я не смог сдержать своего удивления.

— Не товарищ майор, а товарищ старший майор! — Улыбаясь, Мартынов ткнул пальцем в свои петлицы и, не давая мне возможности извиниться за невнимательность, продолжил: — Но это так, приятное дополнение к остальному. Андрей, как давно ты слушал радио?

От этого вопроса я выпал в осадок и задумался. А действительно, когда я в последний раз слушал радио? Так и не сумев это вспомнить, я пожал плечами и вопросительно посмотрел на сияющего командира:

— Александр Николаевич, а какое это имеет значение?

— «Какое, какое», — добродушно передразнил тот и ехидно продолжил: — Большое! Ну-ка, старший лейтенант Стасов, какие песни сейчас популярны у советских людей? Или вот что, расскажите мне о текущем положении дел на фронтах?

Я опять задумался и… покраснел. Про песни не могу сказать совсем ничего, а по фронтовым новостям… Последнее, что я мог сказать по обстановке на фронтах, была информация почти трехмесячной давности. Запинаясь и краснея еще сильнее, я с грехом пополам объяснил все это Мартынову. Подняв глаза, я захотел провалиться сквозь землю! Мартынов смотрел на меня, как на неведомую зверюшку — с любопытством и жалостью:

— Да-а. Удивил ты меня, Андрей. Удивил и расстроил. С завтрашнего дня твое утро будет начинаться с посещения политинформации, а помимо этого… Ты когда в последний раз был на комсомольском собрании? И не смотри на меня телячьим взглядом! Ты комсомолец с 1938 года! Взносы платишь, как и положено, но вот остальное… Упустили мы этот момент! — Мартынов покачал головой и твердо продолжил: — Ничего! Наверстаем. Это не шутки, Андрей. Это очень, очень серьезно! А пока, — он встал и подошел к карте СССР, висящей на стене кабинета и утыканной множеством красных и черных флажков, — смотри сюда! Вчера, — голос Мартынова стал торжественным, — частями Красной армии Южного и Юго-Западного фронтов было начато широкомасштабное наступление. В результате наши части освободили города: Ростов-на-Дону, Донецк, Краснодар. Новороссийск. Окружено огромное количество немецких войск на юге нашей страны!

В какой-то момент мне показалось, что он запрыгает, как пацан, — такая радость его переполняла!

— Ты понимаешь, Андрей! Впервые мы не просто по зубам фрицам дали, а окружили несколько немецких и румынских дивизий! Мой Ростов освободили, а ты ни бе ни ме! — Улыбка Мартынова стала еще шире. — А на Востоке САСШ ТАК сцепились с Японией, что самураи почти гарантированно не полезут на нас! В районе атолла Мидуэй американский флот потерпел сокрушительное поражение от Японии. Союзники потеряли три авианосца, четыре крейсера, пять эсминцев, около десяти подводных лодок, пять торпедных катеров, более трехсот самолетов. Японцы потеряли один авианосец, два крейсера, четыре эсминца и один линкор. Вот такие события, Андрей, в мире происходят. А песни любимые, — он включил радиоприемник, стоявший в углу кабинета, и я замер. Вслушиваясь в такие знакомые слова, звучавшие немного не так, как я слышал много раз в «прошлой жизни», но так же щемяще, как пела их Анна Герман: