Попаданец в себя, 1960 год

А я еще помню, как в пятидесятых действительно можно было купить шпалер с маслятами за пару бутылок беленькой. Много трофейного оружия навезли славные воины из Сибири. Тут и так его хватало, раньше в Иркутске чуть ли не каждый второй баловался охотой и другим таежным промыслом. Помню, как инвалиды на самодельных дощечках с колесами из подшипников (такие уж послевоенные инвалидные коляски) давали пацану горсть мелочи и посылали за гомырой, которая продавалась в керосиновых лавках.

– Пацан, сходи, купи мне коньяк с двумя костями, а на сдачу – себе, что хочешь, – говорили они.

Коньяком называлась гомыра, денатурированный спирт, который продавался в керосиновых лавках для примусов и стоил 18 рублей (1-80 после реформы). На бутылках с гомырой изображали череп с костями, как на электробудках. Его покупали те, у кого были не керогазы, а примусы, а некоторые мужики предпочитали денатурат сучку – водке за 23 рубля 50 копеек (до реформы). У меня дома для доктора Дубовика покупали водку столичную, за тридцать рублей семьдесят копеек, это считалось дорого.

(Водка стоит три ноль семь,
Мяса – масла не совсем.
Дорогой Ильич, проснись
и с Никитой разберись).

– Лялька, не гони волну. Схожу я в милицию, побалакаю, справки покажу. И для института есть у меня ходатайство общественности больницы № 2 города Биробиджана. Просят меня, как пострадавшего и потерявшего частично память, восстановить на курсе с доздачей пропущенного, естественно. Горком подписал.

– Не фига себе, – сказал брат растеряно, – съездил себе в армию!

Глава 29

В милиции следователь оказался противным человеком. Раньше у меня с Кировским РОВД никаких противоречий не было, напротив – мы тут дружинили раз в месяц, ходили с красными повязками по району, шпану шугали. Да и участковый был фронтовиком, понимающий старшина. Разберется, пожурит отечески и все.

И вот сидит такой чиновник средних лет и думает: я тебя, профессорского сыночка, или посажу, или на деньги обую. Буквально на роже у него это написано.

В одном следак ошибся, он про попаданцев не был осведомлен. Он думал, что имеет дело с книжным юношей и богатой семьи, который побежит к маме, а та уж смекнет про барашка в бумажке. Но тертый-жеваный старичок в теле юнца решил иначе и пошагал прямо на улицу Литвинова, в КГБ.

Приняли тепло, в этом Комитете всегда посетителей встречали хорошо. Я признаться эту организацию всегда уважал и до сих пор уважаю. Образованные, корректные сотрудники, высокие профессионалы. В большинстве.

Я специально напомнил о своем грехе с пистолетами, добавил:

– Вот я учусь иностранным языкам. Уже знаю три, но еще намерен выучить арабский. Думаю, что государственной безопасности полезно иметь лояльного полиглота, мало ли как сложится его жизнь и чем он окажется полезен родному государству.

То есть, конкретно предложил себя в сексоты.

Но заключать со мной сделку оперативник не захотел. Правда, следаком продажным заинтересовались. Назавтра явились, обвешали маму аппаратурой, деньги дали особым образом обработанные и поймали хитрожопого на взятке[52]. Должным образом задукоментировали, следака – в КПЗ, дело – в прокуратуру, меня с мамой – домой. Поблагодарили за бдительность, довезли до подъезда.

В институте тоже удалось восстановится. С доздачей хвостов. Так что, сижу под маминым крылом, зубрю. Дачу мою, как выяснилось, мой адепт промотал, выгнал его оттуда хозяин, специально приезжал по ябедам соседей. Где и с кем еще юнец испортил отношения пока не знаю. Зубрю, нос за двери не кажу. Даже на кладбище поболтать с духами не езжу.

Нет, вру – один раз съездил, но не на действующее, а там где парк на могилах разбили, центральный. Иерусалимское называлось, но никакого отношение именно к евреям не имело, там разные люди покоятся.

Так попался мне там такой маразматик, видимо охотник бывший, представился Савельичем и заныл, заныл без знаков препинания, то бишь, без пауз, а также без интонационных нюансов… И самое обидное, что уйдешь от могилы, а он все равно в голове, и нудит. Километра два нудел, потом отстал: