Вздохнув, я подумал, что БОМЖовские стереотипы пока полностью не стерлись. Налил себе немного коньячного самогона, выпил, блаженно защурился и закусил долькой апельсина, услужливо протянутой чутким Витьком. Раскрыл детектив Николая Леонова. Мы его в советское время любили: известный отечественный писатель и кинодраматург, классик советского детектива, автор популярных романов и повестей о сыщике Льве Гурове:
«Сегодня по радио передали, что температура минус 42 и школьники до седьмого класса октируются, освобождаются от занятий. Мы с Ленкой поиграли немного в снежки а потом я почитала немного и тут почтальон принес письмо от папы, я его прочитала и села писать дневник, как он мне советует, чтобы грамотно выражать мысли. Вот бы научиться писать как папа. Он как настоящий писатель пишет.
А я вчера писала сочинение: «Самый лучший день в моей жизни». Я написала что самый лучший день в моей жизни был тогда когда я пришла из школы домой а дома чисто, полы вымыты, на столе жареная картошка, а мама трезвая. Интересно что мне поставят за это сочинение?..».»
Черт побери, это же мои строчки. Я написал повесть: “Мой папа – аферист”, написал еще в первый год перестройки, отослал ее в издательство “Респекс”, несколько раз звонил туда, а мне все отвечали, что рукопись рассматривается. Потом нахлынули разные события, мне стало не до того. Напечатали, значит.
Я резко открыл последний лист. Так, издательство «Молодая гвардия», тираж 100 тысяч, автор Николай Леонов. Прекрасно, я теперь пострадавший автор! И гонорар, наверное, не смогу получить? Ну-ка, когда вышла книга? В прошлом году.
Опомнись, сказал я сам себе, это в прошлой жизни было, а сейчас 1953 год. И никакого издательства «Респекс» не существует. И тиражи нынче миллионные, а на гонорар можно купить машину или дачу.
Я снова раскрыл книгу:
«В Москву Лева переехал больше года назад. Сначала высоким начальством был решен вопрос о переводе в столицу отца Левы – генерал-лейтенанта Ивана Ивановича Гурова. Вдруг неожиданно перевели в Москву и начальника Левы – полковника Турилина, который добился перевода и для Левы. Отец же все сдавал дела.
Родители и воспитавшая Леву домашняя работница, хозяйственный руководитель семьи Клава, должны были приехать в октябре.
Первые полгода Лева жил в общежитии, затем Гурову-старшему дали большую квартиру в новом доме. Лева с двумя чемоданами переехал в пустые гулкие комнаты, купил раскладушку, долго таскал ее по квартире и наконец установил на кухне. Еще через несколько месяцев от родителей прибыло два контейнера с вещами. Сейчас ящики загромождали квартиру, создавая лабиринты. Лева закрыл дверь в комнаты, оставив себе переднюю, ванную, туалет и кухню. Этим он хотел подчеркнуть, что ко всей остальной территории не имеет отношения и тем более не несет за нее никакой ответственности.
Москва и Управление уголовного розыска встретили Леву прохладно. В группе вместе с Левой было четыре человека…»
Я взглянул на часы. Не механически, а с удовольствием. Как посматривал ежеминутно в 15 лет, когда папа купил мне на день рождения мои первые часы – “Спортивные”, с фосфоресцирующим черным циферблатом, противоударные, пылеводонепроницаемые. Они в те 50-е годы стоили рублей пятьсот, треть зарплаты советского инженера.