– … это особенный порт, – рассказывал Фрэдерик, но сегодня я слушала его лишь краем уха. – Не буду описывать, завтра все увидишь сама. Но думаю, тебе там понравится.
Я заметила улыбку на лице капитана и собиралась все-таки выспросить, что же такого там, на этом острове, но меня прервал окрик Дугласа. Он всучил мне какие-то рассчеты, коротко поручил уточнить их и привести в порядочный вид, а сам снова куда-то исчез.
Я оперлась на борт и вгляделась в цифры.
Старый пень опять специально поменял координаты местами и не дал пояснений, это я поняла, стоило только повнимательнее приглядеться и сложить в уме пру чисел. В прошлой жизни математика не была моей сильной стороной, но за несколько дней, проведенных в компании старого штурмана, я уже привыкла делать в уме множество простых подсчетов. Иногда казалось, что чем легче и быстрее считаю, тем более ясными и упорядоченными становятся ее мысли. Но думать об этом было некогда. Работа помощника штурмана хоть и занимала совсем немного времени, но выматывала, особенно в первые дни. Однако чувство причастности к общему делу, к команде, завораживало.
Для того, чтобы о всем разобраться, пришлось взять из офицерских кают инструменты. С астролябией я возилась пру дней, прежде чем поняла, как правильно ее использовать, и теперь с удовольствием пользовалась новыми знаниями.
С рассчетами я провозилась почти пол дня, а когда наконец оторвала от них взгляд и осмотрелась, от удивления замерла на месте. Штурман, гладко выбритый подбородок которого, оказывается, чернел от татуировок, с проворством кошки начал карабкаться по вантам. Его сухое тело гнулось и извивалось, как у кошки. Я осмотрелась, но спросить, зачем старику такие акробатические упражнения, оказалось не у кого – все слишком заняты.
Я почесала нос, с него тут же слетели хлопья обгоревшей кожи. Теперь приходилось всегда носить на палубе шляпу, потому что за первые пару дней работы лицо успело обгореть. Красная, поджаренная кожа быстро слезла, солнцу снова открылась ее полу-мертвенная бледность. До путешествия тот факт, что моя кожа почти не загорает, я воспринимала философски, и только сейчас, на корабле Фрэдерика, это впервые стало проблемой и – темой многочисленных шуток.
Ожидая получить новые указания, я подняла голову.
Старый штурман, будто почувствовав мой взгляд, остановился и посмотрел вниз. Его серые глаза горели так, будто он затевал очередную шутку, к которым за время новой работы я уже успела привыкнуть. Чего стоил только тот факт, что всякий раз, когда он просил записать отчет или что-то посчитать, задание непременно оказывалось с подвохом – какие-нибудь координаты внезапно оказывались неверными, подсчеты – неточными, однако требовалось дать правильный результат. Поначалу меня изматывало решение этих загадок, а потом привыкла и включилась в игру: заваливала «учителя» горой каверзных вопросов, на которые он, к моей гордости, не всегда мог ответить.
– Эй, рыба-прилипала! – вдруг крикнул старик так, что на мощный рев обернулись все, кто был на палубе. – Забирайся-ка сюда!
Я на мгновение опешила. На горизонте виднелась полоса мелкого островка – не того, что нам нужен. Наверное, обычные моряки пополняли там запасы воды, но зачем этот клочок земли понадобился Дугласу? Да настолько, что он, похоже, решил забраться в «воронье гнездо» – смотровую площадку на верхушке мачты.
– Давай, давай, шевели лапками, сухопутная крыса, – проворчал старик, но ветер донес до меня эти слова.
Я быстро сунула записи в маленькую сумку, прикрепленную к ремню, и схватилась за канаты. Уж что-то, а лазать умею хорошо, и качка почти не мешала. Вернее, умела в той жизни, так что стоит проверить, насколько ловкое тело Эстер.
– Да не каркай ты, старый попугай, я уже иду, – старик не расслышал этих слов, зато они долетели до Фрэдерика.
– Я смотрю, вы с Дугласом нашли общий язык, – усмехнулся он.
Я нарочно не спешила. Наблюдала, как с каждым движением вверх усиливается ветер, как качка становится все более ощутимой. Могла бы добраться до старика вдвое быстрее, но хотела насладиться новыми ощущениями.
– Быстрее, ползешь как каракатица! – снова прикрикнул штурман. Он уже почти добрался до «гнезда», в то время как я была еще на половине пути.
Только опершись на перегородки, я позволила себе взглянуть вниз. До этого видела только канаты, за которые надо хвататься, и небо, бесконечно-голубое, очень далекое и никак не желающее приближаться, сколько бы ни карабкалась. Теперь перед моим взглядом раскинулся бескрайний простор. И я-то, наивная, думала, что стоять на палубе корабля – это свобода? Ничуть не бывало! Настоящая, подлинная свобода ощущалась именно здесь, на высоте птичьего полета, где качка мерно швыряла мачту из стороны в сторону, ветер выбивал из глаз слезы, не было укрытия от палящего солнца.