Я подошла к двери, заметив, что глазок был где-то на уровне моего пояса. Он был большим и выпуклым.
— Тук-тук, — постучалась я в шоколадную дверь. — Есть кто дома?
За дверью послышался шорох и дыхание. Кто-то напряженно сопел. Глазок потемнел и … и ничего!
— Тук-тук! — снова постучалась я, надеясь, что Барсик — единственный и уникальный представитель своего рода.
— Кто там? — спросил напряженный детский голосок.
— Это я! Почтальон! — как-то звонко и ласково ответила я. Почему-то, когда я слышу детский голос, обращенный ко мне, то я тут же начинаю сюсюкаться! Я не нарочно! У меня так самопроизвольно получается.
— Почтальон? — спросил все тот же голосок.
— Да! У меня письмо для…, - я глянула на конверт. — Для любимого сыночка! От мамы!
— Мама не разрешала мне открывать дверь незнакомым людям, — послышался голос за дверью.
— Но я же почтальон? — удивилась я. «Он тоже умер!», — пронеслось в голове, когда я вспомнила, где нахожусь. — С письмом от мамы!
— Тот дядя тоже говорил, что он почтальон. И что он принес письмо от мамы, — послышался подозрительный голос. — И я ему поверил. И открыл. А потом очутился здесь! Так что я вам дверь не открою!
Я стояла перед дверью, сжимая письмо в руке.
— А еще я хочу кушать, — вздохнул детский голосок. И тут же приободрился. — Я жду маму, когда она придет и приготовит мне покушать!
— Давай я зачитаю тебе письмо? — спросила я, глядя на красивую дверь. «Моему любимому сыночку», — прочитала я на конверте, понимая, что мама где-то там.
— Читай, — послышался настороженный голос. — Только дверь я не открою!
— Давай я через дверь, — вздохнула я, раскрывая конверт. — Мой маленький, мой бесценный, мой сладкий…
Я прочитала эти слова, чувствуя, как дрожит голос.
— Как ты там? — прочитала я, глядя на прыгающие буквы. — Мы с папой хорошо. Стараемся жить. Потихоньку. Я сохранила все твои игрушки. И зайца тоже. С которым ты засыпал. Помнишь Зайчика?
— Мой зайчик, — послышался вздрогнувший голосок. — Я боялся темноты, а Зайчик меня защищал…
— Мы его долго искали, чтобы положить тебе… Но не нашли. Потом папа нашел его за кроватью. Видимо, ты его туда спрятал… Мы так обрадовались. По очереди тискали этого зайца. Я обняла его, а папа обнял меня. И просидели так целый вечер. Мы вспоминали, как ты был маленьким. Как мама учила тебя выговаривать букву «Р», как папа показывал тебе, что внутри машины. И как ты просил щенка овчарки. Помню, папа сказал, что с ним некому будет гулять. Мы постоянно заняты на работе. А я придумала, что у меня аллергия на шерсть. Я просто не захотела лишних хлопот. Поэтому и придумала эту чертову аллергию. Прости меня, если сможешь… Знаешь, сколько раз я прокляла себя за это? Если бы ты знал! Если бы я знала, то купила бы тебе хоть десять этих собак!
— Мама мне соврала про аллергию? — спросил тихий голосок. — И поэтому мне не купили собаку?
— Знаешь, наверное, мама очень беспокоилась, — осторожно произнесла я. — Боялась, что ты еще слишком маленький, чтобы иметь собаку. Вот если бы ты подрос, то тебе бы ее завели! Собака — это хлопоты. Убирать за ней, гулять с ней, лечить, когда она болеет…
Полными слез глазами я посмотрела на притихшую дверь.
— Может быть, если бы мы завели тебе щенка, то все было бы по-другому. Может быть, мой малыш был бы жив… Овчарка — серьезная собака, — прочитала я, поглядывая на потемневший глазок. — Если бы можно было обнять тебя, я бы обнимала тебя каждую минутку… Но сейчас мне некого обнимать… Я обнимаю твоего зайца. Он все еще пахнет тобой. Иногда я сижу, зарываясь в него носом и плачу. Папа говорит, что нужно жить дальше. А я не могу. Люблю. Целую. Мама.
— Мама с папой всегда были заняты! Я столько раз к ним подходил, а они: «Не до тебя сейчас, иди к папе поприставай!». Или «Иди к маме, папа устал!», — послышался обиженный голосок. — Они меня не замечали…
— Они тебя очень любили, — убеждала я, видя разводы слез на письме. — Просто взрослые зарабатывают деньги, чтобы у тебя было все самое лучшее… Каждую минутку на работе они думали о тебе… Вот ругает их дядя — начальник. А они терпят и думают, что купят тебе на день рождения!
— Да но… — донеслось до меня слегка задумчивое.
Я прислонилась к двери и сползла по ней, усаживаясь поудобней.
— Чем больше мама и папа работали, тем сильнее, значит, они тебя любили. Поэтому и уставали, — объяснила я. Увы, таковы современные реалии мира.
— Уставали любить меня? — удивился голосок.
— Нет, что ты… Они не уставали любить тебя, — убеждала я, размазывая слезы. Я не могла похвастаться любящими родителями. Мой отец ушел, а мать лишили родительских прав, когда мне было три года.
— А когда они успевали меня любить, если они постоянно работали? — послышался удивленный голосок.
— Вот сейчас ты со мной разговариваешь, но ты же любишь маму и папу? — спросила я.
— Ну да, — вздохнул детский голос.
— Вот и они так же любили тебя, — прошептала я, осторожно засовывая письмо под дверь.
— А почему здесь ничего не написано? Тут чистый листик! — послышался удивленный голосок.
— Так и есть. Просто ты не сможешь прочитать его, — ответила я, медленно вставая.