– Нет, это… – широким жестом указываю на огромную белку. – Это наш новый одногруппник. Как и я, он прибыл сюда из другого мира во время внепланового схождения миров. Любит орехи. Кофе… – про выпивку и привычку храпеть решаю умолчать. – На нашем языке не разговаривает, но, похоже, речь понимает. Можете называть его… Марк Антоний.
Раз уж Санаду так хочется белку с таким именем.
Иномирная сущность поднимает лапу и, оскалив зубы в улыбке, приветственно всем машет.
Но менталисты на бедного иномирца смотрят хмуро, настороженно. Наверное, из-за того, что на нём тоже нечто вроде абсолютного щита, не позволяющего ощутить намерения. А без ощущения добрых намерений клыкастый оскал выглядит несколько двусмысленно. Всё же мимика белки не пригодна для стандартных человеческих улыбок.
– Идём, – я подхватываю белку под мохнатую лапу и тяну к более привычным мне местам на галёрке.
Аудитория наполняется скрежетом сдвигаемых стульев и шелестом бумаг: это менталисты дружненько покидают места на траектории нашего с белкой движения. Что поделать: тонкая душевная организация у них, меня сразу предупреждали. Даже удивительно, как я оказалась среди этих трепетных девушек и юношей.
Мы с новопоименованным Антонием устраиваемся на самом заднем ряду. Стул под громадной белкой традиционно поскрипывает. Белка аккуратно раскладывает письменные принадлежности.
– А ты писать умеешь? – интересуюсь я, хотя правильнее спросить: как ты собираешься такими когтями держать перо?
Антоний неопределённо дёргает головой.
– Если что, я конспектами поделиться могу, – предлагаю бодро.
Менталисты, согнанные нашим движением, перемещаются на передний ряд, поближе к выходу, и устраиваются там. Нервные ребята.
Даже Ника, заходящая в аудиторию с кульком пирожков, при виде Антония сбивается с шага и шумно сглатывает. А потом как-то странно вздыхает и с видом обречённого садится на стол посередине аудитории.
Перемена продолжается.
Мы и сидим в молчании. Я всё думаю о… Санаду и его печальной истории любви: вот уж ему не повезло так не повезло. Антоний, вздохнув, пытается запихнуть хвост под стол и скрипит несчастным стулом. Менталисты настороженно наблюдают за нами. Ника жуёт пирожки.
Идиллия…
Перезвон, оповещающий о начале лекции, отрывает меня от мысленного повторения злосчастной записки, которую я так безусловно удачно увидела прежде, чем успела всерьёз задуматься о Санаду, как о мужчине.
– Странно: лекция началась, а Санаду нет, – нарушает ход моих мыслей Бэксил.
А Яслена почему-то недовольно смотрит на меня, словно это я виновата в опоздании Санаду, хотя я ни сном, ни духом, и вообще только что с другой лекции.
Антоний вздыхает.
Время идёт.
Может, Санаду получил ответ Мары, и теперь ему не до нас?
Додумать эту мысль не успеваю: с громким хлопком возле кафедры поднимается столб серой дымки. Она развеивается, являя нам…
Санаду.
Правда, в первый момент я его даже не узнаю: чёрные волосы приглажены, подчёркивающий стройную фигуру костюм непривычного благородно синего цвета. Между полами расстёгнутого пиджака (именно пиджака, а не камзола) серебряным растительным узором поблескивает парчовый жилет. Подобный узор вьётся по острым уголкам воротника рубашки. В пышном шёлковом платке-галстуке сверкает гранями булавка с крупным синим камнем, такие же камни посверкивают в выглядывающих из-под рукавов запонках, будто вплетённых в серебряные узоры на манжетах. И даже на руке, сжимающей папку, сейчас темнеет крупным камнем печатка.
Выглядит Санаду обалденно. Аж до перебоя в сердце. До невозможности оторвать от него взгляд… Сексуально.
«Он что, на свидание собрался?» – мелькает шальная мысль.
Понравилась глава?
Глава 3
Санаду мгновенно находит взглядом меня и улыбается.
Менталисты дружно поворачиваются в мою сторону.
– О, у нас новый студент! – лишь после этих слов Санаду переводит взгляд на сидящего рядом Антония. – Рад видеть вас на моём занятии. Надеюсь, наша тёплая компания растопит лёд вашего непонимания. Только чур чаем сокурсников не поить. И не сокурсников тоже не надо.
У меня нервно дёргаются губы, приходится их закусить, чтобы не рассмеяться: чаёк был знатным! Я многозначительно переглядываюсь с прячущей пирожки Никой. Антоний же понуро опускает ушки с кисточками и громко, с каким-то трагичным подвывом, кивает.
– Отлично, – тоже кивает Санаду. – Я рад, что мы договорились. И нет, – он поворачивается к скучковавшейся в одной зоне группе менталистов. – Я не собираюсь рассказывать подробности о чае, это не шутка, и я категорически против того, чтобы вы его употребляли. Если застану за этим занятием – пожалеете.
Антоний вновь протяжно вздыхает. Он что, планировал менталистов угостить? Или сам этот чай попивает, а запрет Санаду на свой счёт принял?
Санаду смотрит на иномирную сущность так, словно тоже задаётся этим вопросом, но с коммуникацией проблемы, так что наше любопытство остаётся неудовлетворённым.
– Клеопатра и рыжий, не отрывайтесь от коллектива, спускайтесь сюда, – Санаду указывает на первые ряды.