Попаданка ректора-архивампира в Академии драконов

Аромат с горчинкой усиливается. Я моргаю – и картинка передо мной резко меняется: в комнате теперь светлее. Санаду не нависает надо мной, а стоит рядом с кроватью. Одну кружку он держит на уровне своей груди, а вторую, распространяющую яркий кофейный аромат, практически у моего носа.

– Доброе утро! – улыбается Санаду, и искорки солнечного света отражаются в его изумительных чёрных глазах.

Глава 72

Раньше об изумительности его глаз я бы не подумала.

Не задалась бы вопросом, не является ли такое появление возле моей кровати знаком вполне определённого интереса.

А теперь думаю.

И задаюсь.

– Что-то случилось? – приподнимаюсь на локтях и, неловко подтянув подушку выше, усаживаюсь на постели, чтобы спокойно принять кружку кофе.

– Мне не спалось, – Санаду усаживается на край постели.

Буквально в паре сантиметров от моей ноги.

Отпивает кофе из своей кружки. И вопросительно задирает бровь.

Я зеркалю его мимику:

– То есть вы решили разбудить меня только потому, что вам не спалось?

И тогда этот… редиска повторяет коронный трюк с задиранием второй брови.

– Вы же знаете, что у меня так не получится, – картинно обижаюсь я.

– Знаю. Я очень долго тренировался, – так весело признаётся Санаду, что это выглядит шуткой.

Но я-то знаю, что так круто брови сами по себе не задираются!

Мы смотрим друг другу в глаза. Именно в глаза, хотя я тут полуголая. Поближе Санаду не садится. И вообще никаких двусмысленностей не говорит и не делает.

Хмыкнув, отпиваю кофе.

Всё же девчонки себе напридумывали. А кофе Санаду делает классный, у меня хуже получается. Причём намного.

– Что делать будем? – спрашиваю я, понимая, что скучающий Санаду разбудил меня не просто так, а для заполнения его досуга.

– Начнём подготовку к снятию щита.

– Хм! – Снова отпиваю кофе, смакую на языке сладость сливок. – И в чём состоит эта подготовка?

– Надо понять, в чём причина его появления.

– У вас есть предположения?

– Судя по тому, что я от вас услышал до купания в реке, – Санаду опускает взгляд в свою кружку. – Я бы поставил на то, что вы просто боялись чужих голосов в своей голове, как признаков безумия, и отгородились от этого.

Холодные противные мурашки пробегают по спине. Я тоже утыкаюсь взглядом в кружку:

– Не помню, чтобы слышала чужие голоса.

– Воспоминания можно заблокировать. На это способны даже обычные люди, что уж говорить о менталистах. Конечно, тут тоже есть сложности…

– Какие? – во рту неожиданно сухо, и сердце стучит слишком часто, но это не то приятное волнение, которым сопровождалось… приближение Санаду. Нет, это паническое, леденящее кровь учащение сердцебиения.

Его мягкий, низкий голос помогает вырваться из накатывающей паники:

– Воспоминания об особенно ярких эмоциональных событиях практически невозможно забыть бесследно: они будут биться изнутри, ломать преграды, пока не вырвутся, – Санаду вздыхает и, отведя взгляд в сторону, отпивает кофе. Один уголок его губ приподнят в скорбной усмешке. – Аналогичная проблема возникает с попытками убрать воспоминания об личностно образующих событиях.

– Разве не все события в нашей жизни влияют на нашу личность?

– Все, но некоторые из них – ключевые. Без них личность будет недостаточно стабильной.

– А как же всё то, что написано в «Этике менталистов» о возможности менять поведение даже психически нездоровых людей?

– Я полагаю, что у составившего её Ренашитура не хватало опыта в этом вопросе. Возможно, он никогда не занимался коррекцией глубоких психологических травм. В конце концов, он был придворным магом, его манипуляции в основном касались шпионажа и противодействия ему, а не лечения душевных проблем.

– Значит, у меня психологические проблемы?

– У любого менталиста, закрытого непроизвольным ментальным щитом, который никак не снимается даже в благоприятных условиях, явно психологические проблемы, – вздохнув, Санаду передвигается ближе к изголовью и мягко касается моего обнажённого плеча. – Подвинься

Сначала я сдвигаюсь, попутно приподнимая вторую подушку, чтобы привалиться к ней, потом соображаю: Санаду в одной рубашке и штанах заваливается ко мне в кровать.

Неужели это то самое, о чём мне говорили?

Сев удобнее, я искоса наблюдаю, как Санаду занимает нагретое мной местечко, чтобы развалиться на кровати в той же позе, что и я. Только поверх одеяла.

Он вопросительно смотрит на меня:

– Что?

– В кресле разве не удобнее?

– А тебе удобнее будет говорить о личном, глядя мне прямо в глаза?

Хочу ответить «да», но вспоминаю, как мой взгляд упорно соскальзывал с его лица, стоило только чуть затронуть личное.

– Удобнее делать это не глядя на собеседника, – признаю я и отпиваю кофе.

Санаду тоже отпивает из своей кружки. Смотрит на вязь узора на обоях напротив и тихо добавляет:

– Вообще… ещё более способствует откровенности физический контакт. Тепло чужого тела как символ защищённости и уюта.

Он как-то слишком поспешно приникает к своей кружке.

– Вы холодный, – напоминаю я. – Не как труп, но всё же.

Сдавленно кашлянув, Санаду опускает кружку на бедро:

– Я могу поднять температуру тела. До комфортной для человека.

– Это предложение или констатация факта?