– Тарелку заколдуй, чтобы не испортилось, – киваю я на остатки пирожков и допиваю чай. – Ладно, завтра подумаем, может, что и сообразим. Мстя наша будет страшна и всё такое. А сейчас – спать.
Зевая, прохожу в ванную комнату. К счастью, тут нет средневековой романтики, а есть унитаз и водопровод, и Ника делится банно-ванными принадлежностями (правда, это серия для вампиров, но на раз сойдёт) и даже просторной для меня сорочкой.
Тут комфортнее, чем в прежнем общежитии, уютно. Как-то нормально всё. Нет ощущения, что меня украли и держат здесь насильно.
Когда выхожу с намотанным на голову полотенцем, свет притушен, а ожидающая своей очереди Ника роняет слёзы на письмо.
– От Вали? – уточняю сонно.
– Угу, – вздыхает Ника и суёт письмо под подушку.
– Приедет, не переживай, – откидываю покрывало и, наконец, укладываюсь. Под подушкой тихо скрипят орехи, топорщатся кучками, несколько выдавливаются наружу. – Ну, Марк Аврелий…
Шур-шур – и Марк Аврелий предстаёт передо мной, как лист перед травой. Смотрит сурово, подпихивает вылезшие из заначки орехи обратно.
– Я спать хочу! – пытаюсь утащить подушку, оставив орехи без прикрытия, но Марк Аврелий поднимает такой писк, что… – Ладно, ладно.
Отдаю ему подушку, а сама, откатываясь и прижимаясь спиной к стене, подтягиваю край одеяла под щёку. Наблюдаю, как Марк Аврелий деловито утрамбовывает орехи под подушку. И хотя рыже-серый хвостик возмущённо дёргается туда-сюда практически у моего носа, деятельность сопровождается сопением и попискиванием, а Ника поднимается, чтобы отправиться в ванную, на меня расслабляющей, оглушающей волной накатывает дрёма.
И хорошо: утро вечера мудренее.
***
Проснувшись, не сразу открываю глаза. Вспоминаю всё случившееся с некоторой долей недоверия: иногда сны бывают удивительно реалистичными. Но даже самый яркий сон быстро угасает в памяти, а разговор с Санаду в пещере, Ника, Академия, весёлые оборотни, нервный Алоиз и некроманты, как и девчонки-менталистки, из моей памяти выветриваться не спешат.
Открываю глаза: светло. На краю постели сидят два Марка Аврелия и смотрят на меня. Синхронно склоняют мордочки набок и дёргают хвостом. Один словно отражение другого.
Договорилась Яслена о копиях белочек, теперь у меня галлюцинации. Похоже, у нашей семьи наследственно нежная психика, раз одинаково ломается и от отказа от обучения магии, и от согласия учиться.
Зажмуриваюсь.
Снова открываю глаза: Марк Аврелий сидит передо мной, склонив голову набок и подёргивая хвостом.
Одна штука.
Интересно, как тут с психиатрией дело обстоит? Есть для лечения галлюцинаций местная версия галоперидола?
Ладно, как-нибудь разберусь.
Потянувшись, сажусь на кровати и, пытаясь пригладить торчащие во все стороны волосы, оглядываю комнату: роскошно здесь, несмотря на тесноту.
На обеденном столе за софой – тарелка с кашей и блюдце с бутербродом. Золотой чайник, чашка. И записка.
Паркет очень приятен к босым ногам, чувствуется в нём живая сила, в отличие от всяких ламинатов.
Чашка с налитым чаем горячая, как и каша. Масло и сыр на бутерброде ничуть не заветрились. Но начинаю я с записки.
Пока читаю, Марк Аврелий забирается на стол и укоризненно смотрит на меня.
Да-да, кое-кто мохнатый не получил ни ужина, ни завтрака, а запасы – это же святое и неприкосновенное. Поэтому и завтрак у меня проходит под прицелом проникновенно голодного взгляда. Но после Никиных слёз у меня почти иммунитет.
– Словно на тебя тоже заклинание диеты навесили, – укоряю Марка Аврелия, только это не действует. Как и предложение грызть орешки.
***