Попаданка ректора-архивампира в Академии драконов

– Иначе что? – к Санаду возвращается привычная насмешливость, глаза блестят. – Оружие возмездия ты потеряла. Побить меня не смогла. Ваш следующий ход, Клеопатра!

Подчёркнуто вежливо кивнув, Санаду отступает. Дёргает за собой связку баночек. Но я держу их крепко.

– Оружие возмездия я не потеряла, – улыбаюсь я, стискивая свою добычу.

– Да неужели? – Санаду тянет руку вверх вместе с верёвочкой, вынуждая меня тянуться за связкой баночек и невольно приближаться к нему.

Прижиматься к Санаду я не собираюсь и, прикинув разницу в нашем росте, перехватываю нижнюю баночку: её я смогу удержать, если Санаду поднимет руку до предела. А Санаду не просто поднимает связку баночек вверх: он наматывает соединяющую их верёвочку на пальцы, пристально наблюдая за тем, как я цепляюсь за последнюю и, вынужденная вытягиваться следом, балансирую на цыпочках.

Дыхание Санаду щекочет мой лоб – я слишком накренилась, почти прижалась к его груди.

– Мой господин, – обращается к Санаду слуга, незаметно добравшийся до ящиков стола.

Санаду разворачивается слишком резко, отводя руку и непроизвольно дёргая всю связку за собой. Я рефлекторно впиваюсь в свою баночку крепче, и верёвочка, не выдержав моего веса, лопается. Половина банок летит вниз.

Глава 27

Резко наклоняясь вперёд, Санаду подхватывает оторвавшуюся связку с банками и по инерции буквально впечатывается в меня, опрокидывая назад. Успевает выставить для равновесия ногу и обхватить меня за талию, дёргает назад.

Слишком резко – баночка выскальзывает из моих ослабевших пальцев. «Цок-цок-цок» катится она. Запрокинув голову в кольце руки Санаду, я с замиранием сердца наблюдаю, как баночка откатывается всё дальше, каждое мгновение ожидаю рокового треска и потока вони.

Склонившийся Санаду, щекоча декольте своими длинными прядями, дышит мне в шею. Наверное, тоже за баночкой наблюдает, переживает. Хотя мог бы телекинезом поймать!

Докатившись до стебля-ножки столика, баночка прокручивается вокруг своей оси и застывает. Целая.

Целая!

Прикрыв глаза, выдыхаю.

Санаду, похоже, надоело, что я на нём вишу – вон как сопит. Или у него нездоровые гастрономические желания?

Весёленькая мелодия сменяется ещё более весёлой.

Дёргаюсь вперёд, чтобы выпрямиться, на миг губы Санаду соприкасаются с моей кожей, он резко выпрямляется, вытягивая меня за собой так быстро, что кружится голова.

Крак!

Мы одновременно поворачиваемся на звук: крайняя баночка с хвоста связки валяется на полу. Из расколотого бока сыплется тёмно-зелёный порошок, тут же испуская клубы чёрного вонючего дыма.

Санаду молнией перескакивает со мной в руке к двери, у меня аж зубы клацают от такой резкости.

Чёрный дым, вырываясь из разбитой баночки, словно из дымовой гранаты, клубится, шипит, вставая стеной между нами и столом с обалдевшим слугой возле него.

Воздух пропитывается болотной гнилой затхлостью. Даже мне сквозь защиту Дабиуса этот запах кажется сильным.

– Прости, Эдди! – трагично произносит Санаду, – но Боливар не выдержит двоих! Я никогда тебя не забуду!

Махнув рукой, Санаду выталкивает меня в коридор и под весёленькое пение колонки:

«Не-е мо-огу решить,

Оставить жить или прибить*…»

С сияющей улыбкой выскальзывает следом, прикрывает дверь в свой кабинет.

– Фух! – Санаду помахивает ладонью у лица, во второй продолжая сжимать связку с опасными баночками. – Кажется, успели. Но это было жестоко, юная леди: бедный-бедный Эдмунд, за что же вы его так?

– Я? – тыкаю пальцем в грудь Санаду под складками тёмно-синего шейного платка. – Это вы уронили банку. Вы порвали связывающую их верёвку!

– Не порвал, а перерезал. Аккуратно. Если бы кое-кто не стал её дёргать, всё…

Двери вздрагивают от удара изнутри. Кряк! – и они раскрываются. Эдмунд вываливается на пол, кашляя и обливая слезами своё побагровевшее лицо.

Чудовищная вонь разложения и тины волной растекается в стороны, опережая клубы дыма.

Я торопливо пячусь, Санаду отступает, выставив руку передо мной, оставаясь между мной и этой тёмной вонючей волной.

Телекинезом дверь захлопывает, но попавший в коридор дым продолжает расползаться и страшно вонять. Вот оно отличие химии от алхимии: алхимия действует, даже когда источник изолирован. Просто у этого газа команда – пропитать всё вокруг, и он будет это делать.

Кашляя, чихая и что-то бормоча, Эдмунд ползёт прочь от расползающихся дымных волн.

– Мы не должны ему помочь? – уточняю я.

– Сами потом вонять будем, – мотает головой Санаду. – Эдмунд же старший вампир, регенерация на уровне. Просто неприятно и всё.

Просто неприятно? Да Эдмунд выглядит умирающим в страшных судорогах! И хрип у него какой-то нездоровый, и глаза как-то подозрительно навыкате…

– Что такое? – из-за угла в противоположном конце коридора выходит старичок в строгом сером костюме.

Сквозь клубы дыма его плоховато видно. Надеюсь, и меня он разглядеть не может. Следом за ним в коридоре появляется громадный лысый дед с длинной косой-бородой.

– Что вы творите с моей Академией? – рыкает бородатый дед.

– Упс! – Санаду хватает меня за руку. – Бежим!